– Что ты имеешь в виду, говоря «эмоционально неустойчивый»? – вспылил Цезарион.

– Было бы удивительно, если бы ты таким не был, – с грустью сказал Родон. Он встал, подошел к пруду и ополоснул в воде свою запачканную кровью руку. – С одной стороны, все ждут, что ты будешь вести себя как царь, а с другой – требуют полного подчинения. – Он вытер лицо влажной рукой и снова повернулся к Цезариону. – Иногда я пытался представить, каким ты будешь, если однажды и впрямь взойдешь на трон. И при мысли об этом мне становилось страшно.

На глазах Цезариона появились непрошеные слезы. Родон никогда раньше не высказывал своего истинного мнения об ученике, но более всего юношу поразил тот факт, что ему до сих пор небезразлично, что думает о нем этот человек.

– Этому нет никаких доказательств!

– Правда? Зевс свидетель, твоя мать часто пугала меня, а твой отец, вне всяких сомнений, был сущим чудовищем. Я знаю, что ты тоже читал его отчет об осаде Алезии[41].

Цезарион действительно читал эти записки, и они просто потрясли его. Цезарь осадил галльский город под названием Алезия. Чтобы сберечь запасы еды в городе, галльский вождь Верцингеторикс выдворил всех стариков, женщин и детей из города. Они умоляли Цезаря позволить им пройти через его войска – тот отказал. Затем с еще большей покорностью они попросили, чтобы он взял их в качестве рабов, – он снова отказал. В результате люди умирали от голода и жажды, находясь между двумя армиями, а он наблюдал за этим, не испытывая никаких душевных волнений и мук совести.

– Верцингеторикс был виноват не меньше самого Цезаря, – возразил Цезарион.

– У этого человека не было ни жалости, ни нормальной человеческой доброты, – тихо произнес Родон. – И твоя мать была ему подстать. Каким образом ты мог бы научиться чему-то, если у тебя не было в крови того, что заложено в любом нормальном человеке? А болезнь, которой ты страдаешь, съела бы весь здравый смысл, который в тебе был.

– А это ты называешь милосердием? – резко спросил Цезарион. – Оскорблять и очернять меня, когда я не только не могу тебе ничем ответить, но и не имею возможности даже убежать? Тебе, кстати, я никогда ничего плохого не сделал!

Родон безучастно посмотрел на него и снова вытер свой нос.

– Ты же сам спросил меня, почему я так поступил, – сказал он. – Я просто пытался объяснить.

Цезарион поднялся на ноги.

– Ты объяснил только то, что всегда резко меня осуждал, не говоря мне этого в лицо и не давая никакой возможности защитить себя. Однако и я в долгу не остался: я тоже заблуждался насчет твоей персоны. Я ведь очень любил тебя.

Родон поморщился.

– Я тебя тоже любил и, поверь, не хотел твоей смерти. Цезарион только презрительно фыркнул.

– Минуту назад ты поделился своими мыслями, признавшись в том, что на самом деле думаешь обо мне! Ты, наверное, хочешь сказать, что просто не хотел нести ответственность за мою смерть?

– Нет! Я надеялся, что смогу убедить императора пощадить тебя.

– Об этом не могло быть и речи, – со злостью в голосе заявил Цезарион. – Никогда! Он даже не осмелился бы провести меня за своей колесницей как пленника. Клеопатру – о да! – как злостную соблазнительницу римской добродетели, которая наконец-то смирилась. – Юноша тяжело вздохнул. – Это было бы великолепное зрелище, не правда ли? И дети Клеопатры – тоже весьма трогательно для улюлюкающей толпы. Но провести сына Юлия Цезаря в цепях вслед за колесницей, в которой едет внучатый племянник того же самого Юлия Цезаря, – это уже слишком. Он бы не посмел этого сделать!

– Они все говорят, что ты не сын Цезаря.

– Мне хорошо известно, что они говорят. Но они сами знают правду, и поэтому я сомневаюсь, что им кто-то поверит.

– Император на самом деле думал сохранить тебе жизнь. Мне это точно известно. Однако Арей его переубедил, – сказал Родон. – Он заявил, перевирая Гомера, что, мол, «нехорошо иметь много цезарей». Арей сейчас пользуется расположением Октавиана и имеет на него большое влияние.

Арей, александрийский философ, учился у тех же учителей, что и Родон. Несколько лет он провел при дворе, но так и не добился высоких почестей, которых, как ему казалось, он заслуживал. Поэтому он отправился в Рим, чтобы давать Октавиану советы насчет Александрии. Безусловно, он был враждебно настроен по отношению к царскому дому, а советы философа были подстать его убеждениям. Однако Цезарион сомневался в том, что император спрашивал у Арея совета по этому поводу.

– Я не верю, – холодно произнес Цезарион. – Октавиан, скорее всего, распространил об этом слухи, желая оградить себя от критики. Моя участь была решена еще до того, как он приехал в Египет. Если ты думал иначе, Родон, то глубоко заблуждался. Как ты мне сам говорил: «Принимая желаемое за действительное, порочишь истину».

– Он пытается постепенно наладить в стране мир. – Голос Родона звучал серьезно. – И я действительно в это верю. Казней было совсем мало. – Он сделал паузу, а затем продолжил: – Намного меньше, чем той осенью, когда Клеопатра вернулась после битвы при Акции.

– Я устал, – перебил его Цезарион. – Давай покончим с этим. Что ты со мной собираешься делать? Передашь кому-то, кто над тобой начальствует? Или просто тихо избавишься отмени, сделав вид, что мой прах и в самом деле покоится в этой урне? Родон задумчиво посмотрел на урну.

– А кто в ней?

– Надо полагать, смесь того, что осталось от Эвмена, Мегасфена, Гелиодораиа, нескольких верблюжьих седел. Удивительно, что никто не пересчитал черепа и не поехал меня искать.

Родон с удивлением посмотрел на него и сказал:

– Огонь был очень жарким. – Задумавшись, он вытер тыльной стороной ладони свой рот. – Я даже не знаю. У меня и в мыслях нет убивать тебя. Ты сказал, что хочешь забрать Филадельфа и уехать с ним куда-нибудь, где вас никто не знает. Я не смогу увести Филадельфа из дворца. Ты согласен покинуть Александрию без него?

Цезарион молча смотрел на своего бывшего учителя, силясь понять только что услышанное им. Родон повернулся спиной к пруду и направился к Цезариону.

– Я не собираюсь тебя убивать, – повторил он. – Я думал, что уже убил тебя, и сильно об этом пожалел. Если я сообщу о нашей встрече римлянам, они, разумеется, не обрадуются, узнав, что погибший царь воскрес. Эта удивительная история может сильно взволновать людей. Для тебя же будет лучше, если ты спрячешься где-нибудь в укромном месте. Учитывая нынешние обстоятельства, это самое верное решение. Я могу помочь тебе. Ты мне веришь?

Цезарион не нашелся, что ему ответить. Отвернувшись, он побрел к скамейке, стоявшей под колоннадой. Тяжело опустившись на нее, он сказал:

– Нет, я тебе не верю. Надо быть полным идиотом, чтобы вновь довериться тебе. Кто угодно мог предать меня, но именно ты оказался способен на это.