Я отвела глаза.

— А ведь ты сумела внушить любовь и обожание, даже…

Тут она прикусила губу и на мгновение предалась своим скорбным воспоминаниям. А потом Сесилия вновь заговорила, словно сама с собой, как будто позабыв о моем присутствии:

— Вскоре мне предстоит уехать в Вену, чтобы написать, несколько портретов королевской семьи. Пока я буду работать над ними, подумаю, что следует предпринять Марчелле Фазан. И ее любящим друзьям тоже, которых она почему-то предпочла отвергнуть с презрением.

Мне вдруг захотелось ударить ее костылем.

— Нисколько не сомневаюсь в том, что венские монархи — никудышные собеседники, так что меня ничто не будет отвлекать. Полагаю, здесь ты в безопасности, даже от своего брата. Твой Санто все время рядом. Так что в данный момент для тебя во всем мире нет лучшего места.

Она обняла меня так крепко и коротко, что я чуть не задохнулась в гриве ее волос, и удалилась. Падре Порталупи нервно засеменил следом. После ее ухода я опустилась на траву под деревом и надолго задумалась.

Доктор Санто Альдобрандини

Визит Сесилии Корнаро произвел на Марчеллу странное действие. Поначалу, после домогательств Фланжини, Марчелла замкнулась в себе. Ясно, что она чувствовала себя запачканной и униженной. Но теперь она начала демонстрировать физическую стойкость, какой я прежде не замечал в ней. Она все чаще и чаще появлялась без своего костыля. Голову она держала высоко поднятой. Она стала задавать вопросы. Ее сияющая кожа говорила на том же языке, что и губы. К ней вернулась очаровательная улыбка, а вместе с ней — и заразительный смех. Ее новая сильная личность заставляла нервничать остальных спокойных сумасшедших. Они все время норовили принести ей костыль, как если бы она случайно забыла его.

Тем временем Фланжини был с позором изгнан с острова и исчез из общества. Падре Порталупи не поверил ни единому слову развратника и предпочел узнать правду от своих свидетельниц — целого хора некогда апатично-безмятежных женщин, низведенных до состояния вызывающих жалость страдалиц. Фланжини являл собой худшую разновидность преступника, того рода, что испытывают наслаждение, причиняя душевные муки. Полагаю, мы должны быть благодарны, что он не применил настоящего физического насилия ни к одной из своих жертв. Он всего лишь лишал их свободы, лапал и сыпал грязными словечками, заставляя их ощущать себя вдвойне униженными оттого, что они неспособны даже вызывать похоть.

Естественно, я спрашивал себя, уж не Мингуилло ли подослал Фланжини. Но лже-доктор оказался неразборчив в своей жестокости. Еще примерно дюжина пациенток пострадала не меньше Марчеллы. Исполнение казалось чересчур уж неуклюжим дли Мингуилло. Его, конечно, не остановили бы случайные жертвы, но он был достаточно дальновиден, чтобы предполагать неприятное расследование, которое будет проведено после такого скандала.

В сущности, Фланжини был одиночкой, таким же, как и Мингуилло, еще одной личностью, в существование которой вы не поверите, даже встретив его на страницах романа. Тем не менее такие субъекты преспокойно разгуливают по земле, причиняя боль и страдания всем, кто попадается им на пути. Что касается лично Фланжини, то я утешал себя тем, что ему осталось недолго нести в мир зло, потому как синеватый оттенок губ и ногтей означал наличие у него органической неизлечимой болезни сердца в последней стадии.

В последнее время падре Порталупи все чаще повторял:

— Мы действительно должны позволить Марчелле Фазан уехать отсюда. Она никогда не была помешанной, хотя сострадательная чувствительность ее натуры заставила ее искренне сопереживать тем, кто болен по-настоящему. Но я опасаюсь что воспоминания о Фланжини и о том, что мы не сумели защитить ее, могут и впрямь пробить брешь в ее душевном равновесии. Я напишу ее брату и изложу ему свои доводы. Я также воспользуюсь возможностью и официально объявлю ее risanata.[108]Это освободит ее от ордера Sanita, из-за которого она здесь и оказалась.

Я едва не захлебнулся от радости. Если Марчеллу официально объявят пребывающей в здравом уме, я смогу жениться на ней. Но точный расчет времени будет иметь решающее значение.

— Она будет передана на попечение своего брата?

— К несчастью, она еще несовершеннолетняя, — подтвердил падре Порталупи.

Как же спасти ее? В голове моей теснились планы один безумнее другого. Вот я перехватываю гондолу, а затем перед алтарем и священником в какой-нибудь отдаленной церкви подле меня стоит моя Марчелла, кутаясь в длинный плащ.

На лицо падре Порталупи набежала тучка.

— Меня заставляет медлить и колебаться только ее брат. Иногда мне кажется, что это его нам следовало принять сюда на принудительное лечение два года тому назад. Тем не менее я напишу ему еще раз.

Сестра Лорета

Наконец-то передо мной забрезжила надежда. Однажды ночью меня вознаградило видение, в котором распятый Христос взглядом манил меня к себе на крест. Он нежно положил свою руку мне на затылок и приблизил мою голову к ране в своем боку.

— Пей, дражайшая Дочь, — произнес Он глубоким, мягким голосом. — Это утолит твою жажду так, как неспособен человеческий мир.

И вот, подобно святой Каталине, я прижалась губами к Его благочестивой рамс и стала пить, ощущая на губах вкус манны небесной, которая освежила все члены моего тела, отчего я ощутила в себе сверхчеловеческую силу. — Вот так Всевышний приходит на помощь своим избранным, вливая в них величие, необходимое для свершения важных и таинственных деяний.

Поэтому я ничуть не удивилась, когда вскоре сестра София отправилась в рай или ад, согласно воле Божьей. Таковы пути Господни.

Джанни дель Бокколе

Мингуилло задумал что-то новенькое. Об этом свидетельствовала его улыбка и то, как он напевал во дворе. Он полюбил сидеть на том месте, где умер конт Пьеро, и нюхать ядовитые голубые цветы. Кроме того, отсюда ему было видно, чем занимается каждый из слуг, что давало ему повод для бесчисленных оскорблений и окриков. Мы пребывали в страхе. За бег по коридору, за слишком медленную ходьбу по коридору, вообще за то, что ты оказался в коридоре, можно было схлопотать затрещину или, хуже того, выслушать порцию его грязной брани.

А потом наступил день, когда я подловил Мингуилло в его кабинете. Я пробрался туда, тихий и молчаливый, как чувство вины. Он стоял, согнувшись, у книжной полки и очень походил при этом на орангутанга, водя своим прыщавым носом по второму снизу ряду книг. Теперь-то я знал, что ему надо стоять впритык. Издалека он не разглядел бы ровным счетом ничего. Он делал глубокие вдохи. Такое впечатление, что каждая из его книг была сбрызнута какими-нибудь духами.

К нему все время прибывали книги, завернутые в материю. Доставляли их торговцы-антиквары, выглядевшие так, словно они варили клей из конских костей.