А что, если она не попадет, а только напугает собаку, так что она бросится на Ульрику?

Я должна что-то сделать, чтобы она развернулась и побежала ко мне.

Она еще крепче сжала камень. Уже почти стемнело. Собака подползла ближе к Ульрике.

Я старая женщина, думала Рани. Какие шансы у меня убежать от собаки? Она должна подойти ко мне, а я должна остаться на месте и бросить камень.

— А теперь, Ульрика, не шевелись совсем, — сказала она глухо. — Я сейчас брошу камень и отпугну собаку. Ты поняла?

В жилах Ульрики, которая пришла сюда за вороной, текла бойцовская кровь ее отца. Она ответила бесстрашно:

— Да, Рани.

Я уже повидала мир, думала Рани, поднимая камень. Я ни о чем не жалею…

Она бросила камень.

Крики ребенка услышал весь квартал, поэтому, когда подбежала Селена, вокруг мертвой Рани собралась уже большая толпа.

Ульрика, всхлипывая, бросилась к матери, пока Селена, оцепенев, смотрела на землю. Рани и собака лежали рядом. Они умерли одновременно. Одежда Рани была разорвана в клочья и вся испачкана кровью. Шнур был сорван у нее с шеи, агатовая печать исчезла. Пояс валялся тут же на мостовой. Трубки с кредитным письмом в нем тоже не было.

— Если вам придется иметь дело с тяжелой раной и под рукой не окажется хороших лекарств, — доносился голос из центра кружка, образованного женщинами, — тогда обратитесь к старой мудрости, которая гласит: сначала приложи что-нибудь горящее, а потом что-нибудь смягчающее. Вы можете использовать все, что окажется под рукой.

Мать Мерсия, настоятельница храма, внимательно слушала утренний урок, который сестра Перегрина вела прямо в палате. Молодые женщины обступили сестру Перегрину, все они были в длинных белых одеждах, каждая с крестом Исиды на груди. Они слушали сестру с серьезными лицами. Это были послушницы, которые изучали здесь науку об уходе за больными. Они любили сестру Перегрину, приехавшую в Александрию три года назад из Иерусалима.

В это утро она рассказывала, как ухаживать за ранеными. Сестра Перегрина показала необходимые приемы на больной, которую этой ночью принесли в храм, молодой женщине, ставшей жертвой изнасилования. До приезда сестры Перегрины в Александрию этой женщине вряд ли кто-нибудь смог бы помочь, но сегодня эта маленькая больница при храме Исиды в Александрии прославилась на весь Египет.

Мать Мерсия благодарно улыбалась. Невероятно, насколько увеличилось число сестер благодаря сестре Перегрине, рекой потекли богатые пожертвования благодарных пациентов. Наверное, богиня была рада видеть, с какой отдачей внимали молодые женщины, когда сестра Перегрина показывала, как накладывают перекрестную повязку.

Неистощимые знания сестры Перегрины не переставали поражать мать Мерсию. Она знала удивительные средства, при помощи которых добивалась поразительных результатов. Она показала им, например, как закрывать открытые края ран с помощью жуков, как предотвращать воспаление с помощью наложения хлебной плесени. Она познакомила их с напитком Гекаты, тайный рецепт которого с древних времен был известен жрицам Исиды, использовавшим его не только против головной боли и судорог, но и при высокой температуре, при опухолях. Даже ученые врачи из местной школы медицины приходили в эту больничную палату послушать да посмотреть.

Мать Мерсия была твердо убеждена, что приход сестры Перегрины в этот храм три года назад не был случайностью, равно как и не было случайностью, что она изъявила готовность служить Исиде. Сама богиня привела ее сюда. Ее появление здесь было частью божественного замысла. И тому есть очевидные доказательства: эта палата, прежде — хранилище, стала теперь прибежищем для больных и страждущих, которые лежали на кроватях, заправленных белым постельным бельем, наслаждались светом и вдыхали пряный морской воздух, льющийся сквозь открытые окна. Да, это была настоящая больница, совсем непохожая на маленькие узкие камеры, в которых сестры и жрицы размещали прежде больных и страждущих, приходивших к ним за помощью.

Мать Мерсия с любовью смотрела на сестру Перегрину, видя в ней дочь, которой у нее никогда не было. Перегрина была хорошей женщиной, эта чужестранка с далекого Востока. Да, она пришла как чужая, поэтому мать Мерсия дала ей имя Перегрина, в переводе с латинского — «странница», и по сей день она оставалась здесь чужой. Очень спокойная и замкнутая, она никому не открывала свою душу.

Когда сестра Перегрина пришла в храм со своей маленькой дочерью, чтобы служить богине, мать Мерсия, видя искренность этого предложения, приняла мать и дочь в приют храма. В первые месяцы, пока они узнавали друг друга, сидя вечерами за разговорами, матери Мерсии уже казалось, что молодая женщина вот-вот раскроется и заговорит о себе. Настоятельница храма была мягкой и участливой женщиной, ее дружеское терпение располагало к тому, чтобы раскрыть ей сердце. Она умела держаться так, что люди не стеснялись ее и поверяли ей свои тайны. От этого им становилось легче, потом они могли смело идти навстречу жизненным трудностям. Но хотя мать Мерсия была убеждена, что если сестра Перегрина расскажет о своем нелегком прошлом, которое она держала в себе, ей станет легче, молодая женщина так и не допускала ее в свою душу.

Мать Мерсия никак не могла понять, как все эти годы сестра Перегрина справлялась со своей ношей, и это было тем более непонятно, что сестра избегала сближения не потому, что не могла раскрыться, но потому, что явно не хотела.

В сущности, мать Мерсия очень мало знала о сестре Перегрине. Она не имела понятия, как или почему сестра Перегрина совершенно без средств приехала из Иерусалима в Александрию, как она очутилась в Персии, какова история ее дочери Ульрики.

— Матушка Мерсия, — позвала ее молодая девушка, совсем недавно поступившая на службу Исиде, — к тебе пришли. Тебя ждут на улице.

— Спасибо, дитя мое. Сейчас приду.

Мать Мерсия бросила последний взгляд на Перегрину, которая как раз вела своих учениц к следующему больному. Перегрина обернулась, и в душе настоятельницы снова шевельнулось то глубокое чувство, которое она испытывала к сестре Перегрине, — чувство, которое она сама не могла до конца постичь.

Чувство это возникло у нее с первой минуты, когда она три года назад впервые увидела Перегрину. Я знаю эту женщину, подумала она, но уже в следующий момент поняла, что ошиблась. В последующие три года время от времени бывали моменты, когда что-то в выражении лица Перегрины, какое-нибудь легкое движение головы разжигало это смутное чувство, над которым та будто подтрунивала. Что же такого было в Перегрине, что казалось ей таким близким и знакомым? Или она напоминала ей кого-то, кого мать Мерсия когда-то давно знала?

Она тряхнула головой, как обычно это делала. Знакомое выражение сменилось другим, и ощущение близости исчезло. Она повернулась и пошла к выходу из палаты, где ее ждал посетитель.