А сегодня мы одни. Своей семьей. Которая стала вдвое больше.

Все произошло очень быстро. Не то чтобы я не успела прочувствовать все прелести родов… Еще как успела! Помнится, в момент сильных схваток я сжимала руку Максима чуть ли не до перелома и твердила, что больше никогда в жизни не подпущу его к себе. Или пусть сам рожает!

Да… роды – это не легкая прогулка. Но сейчас, когда прошло даже меньше недели, я уже плохо помню ту боль. В памяти осталось только счастье… Двойное счастье!

Нас не стали долго держать в роддоме, потому что все в полном порядке и у меня, и у Марка с Маргариткой.

Мы дома.

Это так волнительно!

Наконец-то можно использовать по назначению детскую, которую я с наслаждением обставляла последние пару месяцев. Она наполовину розовая, наполовину голубая. Много натурального дерева, много света и пространства. И всяких милых штучек.

Мы купили малышам одинаковые кроватки. Только у Маргаритки постельное белье с розовыми мишками, а у Марка – с синими.

И конверты у них различаются цветом. Сейчас они оба лежат на нашей большой кровати, и Максим спрашивает:

– Будем раздевать или пусть спят?

– Надо раздеть, тут жарко, а они одеты по-зимнему.

– Первый пошел, – Максим уверенно расстегивает конверт Марка и освобождает его от большей части одежек.

Наш сын просыпается, недовольно кривит личико… А я чувствую, что у меня течет молоко.

– Тс-с-с! – Максим поднимает его, бережно держа головку, как нас учили на курсах.

Малыш такой крошечный на его мощной руке… И это так красиво!

– Давай его сюда, – говорю я. – Он проголодался.

– И обделался, – принюхивается Максим. – Сначала меняем памперс?

Как будто в ответ на его слова Марк заходится плачем.

– Понял, мужик хочет есть, а на памперс ему плевать.

Пока я кормлю Марка, Максим потихоньку раздевает Маргаритку, которая сразу начинает пищать, как котенок. Ее утихомирить легче, наша девочка более спокойная, чем ее братик. Но все же процедура смены памперса, которой Максим овладел еще в роддоме, проходит под ее недовольный писк.

После этого мы меняемся. Я кормлю дочку, а Максим занимается памперсом сына. Мы действуем слаженно, как настоящая команда. Справляемся легко и быстро.

Проходит немного времени – и наши дети мирно сопят в своих кроватках. А мы стоим рядом, держась за руки, и… просто тихо таем от счастья.

– Все не так уж и сложно, как меня пугали, – говорю я.

– Вообще фигня! – отзывается Максим. – Поменял, накормил, уложил. Делов-то!

Максим

Три часа ночи.

Я брожу по квартире с орущим Марком на руках.  Ника укачивает Маргаритку, которая тоже отчаянно вопит. Блин… Нормально же все было! Что им теперь не нравится?

Уже четвертый раз за ночь просыпаются. И устраивают концерты то по очереди, то хором. Марк ведет партию басом, Маргаритка подхватываем своим тонким девчачьим голоском. Но порой может так затянуть, что уши закладывает!

Так. Кажется, дочка затихла. Но, если я зайду в детскую с орущим сыном, она наверное, проснется…

Я осторожно заглядываю, улучив момент, когда Марк немного сбавил звук своей сирены. И говорю Вероничке:

– Он, наверное, есть хочет.

– Не хочет, он полчаса назад поел.

– А чего он хочет?

– Может, колыбельную?

– Что?!

– Спой ему колыбельную.

– Я?!

Я всегда говорю, что мне на ухо наступили как минимум пять медведей. У меня нет ни слуха, ни голоса. Я никогда не хожу в караоке и не пою ни хором, ни пьяный.

Но Ника командует:

– Пой!

Бросив на нее укоряющий взгляд, я ухожу в гостиную с плачущим Марком на руках. Брожу туда-сюда, качаю его. Он все равно плачет.

Блин… придется петь. Я прокашливаюсь. Начинаю сиплым голосом:

– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Придет серенький волчок и утащит за бочок…

Дичь какая… Кто это придумал вообще? А голос мой звучит, как завывание ветра в трубах. Жутко и вообще не музыкально. Может, найти колыбельную в телефоне? Хорошая идея.

Хотя… плач Марка прекратился.

Да он наверное просто офигел от моего воя. Но это работает! Значит, будем продолжать выть.

Вероничка просыпается. Сонно и растерянно хлопает глазами. Смотрит на меня, на детей, лежащих между нами на нашей большой кровати.

И счастливо улыбается, протягивая мне руку.

– Тише! Не спугни. Спят…

– Я просто вырубилась, – виновато произносит моя жена.

– И правильно сделала. А я сделал открытие. Их просто надо укладывать вместе! Они привыкли друг к другу за девять месяцев. Когда мы их разлучаем, им становится одиноко. Вот они и возмущаются.

– Это гениально! – восхищеным шепотом восклицает моя жена. – А я не догадалась…

– Для этого есть я.

Мы с Никой держимся за руки и, не отрываясь, смотрим в глаза друг другу. Мне очень хочется ее обнять. Но я боюсь пошевелиться. Вероничка тоже боится. Поэтому посылает мне воздушный поцелуй.

О настоящем поцелуе сейчас можно только мечтать…

Зато мы можем вволю налюбоваться нашими малышами.

– Какие они красивые! – шепотом восхищается Ника. – Просто ангелочки!

– Да уж. А ночью мне казалось, что у них обоих выросли рожки, – так же шепотом говорю я.

– Тяжелая была ночка, – вздыхает моя уставшая королева.

– Да нормальная. Сколько еще таких ночей? Ну, максимум триста шестьдесят пять. Ерунда! К году, говорят, дети начинают нормально спать.

– Триста шестьдесят пять? – пораженно повторяет Вероничка. А потом улыбается: – И правда, не так уж много.

А я думал, она завопит от ужаса. Но нет. Она у меня стойкая…

– Я так об этом мечтала, – шепчет она. – Не спать ночами, вскакивать к малышу, укачивать, кормить и менять памперсы…

– Мечтала ли ты, что все это будет в двойном размере?

– О таком я даже мечтать не могла!

– А все же не зря мы вызвали бабушек.

– Не