Я никогда раньше не держала на руках ребенка; я даже не могу вспомнить, когда в последний раз видела детей вживую.

Вместо того чтобы зайти в аптеку и развеять все сомнения, я иду прямо домой. Трусиха. Я ищу утешения, которое может дать только Крю. Обычно это включает в себя обнимания на диване, а затем секс.

Мое тело привыкло жаждать его.

Двери лифта открываются, показывая Крю, прислонившегося к стене рядом с картиной Моне.

— Наконец-то! Я как раз собирался тебе звонить.

Я рассматриваю его: зачесанные волосы, смокинг и озабоченное выражение лица

— Ты забыла, — эти два слова являются плоскими, раздраженными. Любые надежды уговорить его остаться дома, поваляться на диване и признать, что я, возможно, беременна, улетучиваются, как листья в ветреный осенний день.

— Нет, — вру я. — Моя встреча просто затянулась. Я приехала домой, как только смогла, — последняя часть, по крайней мере, правда. Я помчалась домой, потому что хотела увидеть его. — Я поеду переоденусь.

Не могу поверить, что забыла. Сегодня вечером корпоративная вечеринка «Кенсингтон Кансалдид». Я знаю, что это важно для Крю.

Крю хватает меня за руку, когда я пытаюсь пройти мимо него. Его раздраженное выражение лица меняется, появляется что-то более мягкое.

— С тобой все в порядке?

Я приклеиваю на лицо улыбку.

— Конечно. Просто дай мне несколько минут, хорошо? — я не могу ему сказать. Не перед тем, как нам придется всю ночь вести светскую беседу с важными людьми. Какая-то часть меня даже испытывает облегчение. У меня нет другого выбора, кроме как не произносить этих слов.

Только когда я оказываюсь в своей гардеробной, я позволяю улыбке исчезнуть. Я где-то когда-то читала, что улыбка обманывает ваш мозг. Простое движение запускает высвобождение гормона счастья, независимо от того, фальшивая у вас улыбка или настоящая. Поскольку я не могу пить, возможно, в течение девяти месяцев, а пока до тех пор, пока не пройду тест на беременность, я собираюсь принимать любые лекарства, которые мой организм может вырабатывать естественным путем. И сегодня вечером я заставлю себя много улыбаться.

Я меняю юбку-карандаш и блузку, которые носила весь день, на шелковое платье в пол. Изумрудная ткань шелестит на моей коже, когда я направляюсь в ванную, чтобы освежить прическу и макияж. Как только я довольна и тем, и другим, я беру подходящий клатч и пару туфель на шпильках с ремешками. Мои ноги съеживаются от этой мысли, но ткань будет волочиться по полу, если я не надену каблуки.

Крю находится на том же месте, где я его оставила, просматривает электронную почту на своем телефоне.

— Я готова, — щебечу я.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он мне, прежде чем мы заходим в лифт.

Я прикусываю язык, пока боль не становится острой, борясь с желанием рассказать ему, чем я была озабочена весь день.

— Спасибо.

— Все хорошо на работе?

— Да, — я колеблюсь. — Возможно, на следующей неделе мне придется съездить в Париж на несколько встреч.

Крю не отрывает взгляда от телефона.

— Да. Конечно.

— Хорошо, — я откидываю голову на жесткие панели лифта, следуя за Крю в подземный гараж, когда мы достигаем нижнего этажа. Роман ждет рядом с машиной. Он уважительно кивает мне.

— Миссис Кенсингтон.

Я улыбаюсь ему, прежде чем забраться во внедорожник.

Поездка в Метрополитен проходит в молчании. Я знаю, что Крю нервничает из-за сегодняшнего вечера. В последнее время он занимался крупной сделкой, и я уверена, что он готов к вопросам инвесторов. Я озабочена возможностью того, что внутри меня может расти крошечный человечек.

Выйти из машины и подняться по ступенькам — и мои ноги начинают кричать на меня от боли. Система климат-контроля и гладкие полы в вестибюле музея создают небольшое облегчение. Нас немедленно проводят в Большой зал. Вежливая болтовня эхом отражается от высокого потолка и каменных стен. У меня едва хватает времени рассмотреть свечи или цветочные композиции, украшающие помещение, прежде чем к нам начинают подходить люди.

Крю — золотой мальчик «Кенсингтон Кансалдид», всего Манхэттена. Наследник престола. Будущий император.

У меня никогда не складывалось впечатления, что Артура Кенсингтона любят. Подкованный в бизнесе, но недоступный. Это тот парень, которого ты приглашаешь, потому что должен, а не потому, что хочешь.

Оливер — это скорее загадка. Я замечаю, что он стоит в углу, разговаривая с двумя другими мужчинами в смокингах. Он похож на лакея своего отца, готовый сделать все возможное, чтобы произвести впечатление и удержать свое положение. Но я не думала, что он из тех, кто может трахнуть жену своего отца за его спиной. Какими бы ни были его намерения, у него нет той непринужденной харизмы, которой обладает Крю. Способность заставить вас чувствовать себя особенной только за то, что вы привлекли его внимание. Я заметила это, когда мне было шестнадцать, и сказала отцу, что единственный Кенсингтон, за которого я выйду замуж, — это Крю, и я вижу это сейчас, когда он разговаривает со Спенсерами.

Такое чувство, что каждый из тысячи с лишним посетителей уже поговорил с Крю к тому времени, как мы добрались до нашего столика в самом центре зала. Артур и Кэндис уже сидят, но Оливера нигде не видно.

Артур встает, чтобы поцеловать меня в щеку, изображая идеального тестя.

— Скарлетт. Сногсшибательно, как всегда.

— Спасибо, — я улыбаюсь Кэндис, которая выглядит совершенно непринужденно рядом со своим мужем. Возможно, я недооценила и ее, и Оливера. Она определенно не похожа на человека, способного отказаться от своего брака. Измена может быть социально приемлемой для мужчин, но она стала бы изгоем, если бы об этом стало известно.

— Ты говорил с Джастином Марксом? — Артур переключает свое внимание на Крю, который выдвигает мой стул.

Я посылаю ему легкую улыбку, когда опускаюсь, немедленно сбрасывая каблуки под скатертью.

— Да, — Крю подзывает официанта и заказывает скотч. Он смотрит на меня. — Ты хочешь шампанского?

По какой-то причине мне не приходило в голову, что тут может подаваться алкоголь.

— Нет, спасибо. У меня болит голова.

Его лоб морщится.

— Правда? Ты ничего не говорила.

— Я в порядке. У меня просто был долгий день. Алкоголь, вероятно, усыпит меня.

Морщинка между его глазами не разглаживается. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы услышать фальшивую нотку в моем голосе. Но прежде чем он успевает задать еще какие-либо вопросы, Артур прерывает меня,