Полина. – Пристрелят? Так ведь не смогут. Кишка тонка. Вдобавок зрения лишу. А тебя, гаденыш, своими руками…

– Убейте ее! – завопил обер-прокурор.

Дикарь был готов броситься на пол, если начнется пальба, но с крепкими ребятами, стоявшими у стены, случилось что-то неладное.

Обер-прокурор захныкал и в отчаянии забарабанил кулачками по подлокотникам.

– Чтоб ты провалилась, проклятая сука!

Полина неожиданно ухмыльнулась, подошла к нему и прижала его седую голову к своей усохшей груди.

– Тише, тише, напарничек! Все в порядке. Ты же прекрасно знаешь, что без меня в этих делах – ни шагу. Так какого хрена дергаешься?

Плечи обер-прокурора судорожно вздрагивали, а сам он всхлипывал, уткнувшись лицом в грязную ткань халата.

– Чувствительный больно, – снисходительно объяснила Полина эту вспышку сентиментальности дикарю и телохранителям, с ужасом уставившимся на свои окоченевшие руки. – Зато сердце золотое… Намучилась я в свое время с этим парнем!.. – Она оторвала лицо обер-прокурора от своей груди. – Ну что, успокоился, глупенький? Вот так, милый. Давай слезы вытру. И сопли заодно… Ну все. Хватит болтать; пора работать. Твой малыш знает, кто я?

– Ты ведьма, – мрачно объявил дикарь, чуть ли не впервые открыв рот и опередив обер-прокурора, который хлопал покрасневшими веками, не вполне понимая, чего от него теперь хотят. О ведьме дикарь наслушался предостаточно – его папаша ненавидел зловредную старуху лютой ненавистью.

– Верно. Значит, знакомиться не будем. И не смотри на меня так, крысеныш! Что б ты там ни думал, мы в одной команде. Придется тебе, мальчик, потрудиться ради общего блага…

– Плевал я на общее благо! – хмуро сказал дикарь и ткнул пальцем в обер-прокурора. – Он знает, что мне нужно.

– А у него есть то, что тебе нужно? – спросила ведьма.

– Мы обо всем договорились, – вставил инвалид.

– Тогда скажи, где ОНИ. – Дикарь сделал еще одну попытку обойтись без крови.

Обер-прокурор засмеялся и показал на белый сундук.

Последние сомнения исчезли. Старик был нечист на руку. Дикарь уже почти преодолел расстояние в десяток шагов, отделявшее его от кресла, когда ведьма щелкнула пальцами и телохранители внезапно получили возможность двигаться.

Обе их пушки оказались направленными на дикаря. Жалкие кустарные поделки из плохого металла, но вероятность того, что выстрелит хотя бы одна, была достаточно велика.

– Расслабься, сынок! – строго сказала ведьма. – Халявы не будет.

За все надо платить. Так что без глупостей!.. Сейчас мы все успокоимся, остынем и начнем сначала.

Возникла пауза, в течение которой обер-прокурор отдышался, а дикарь отступил.

– Вот и хорошо, – заметила Полина. – Послушный мальчик. А теперь иди и возьми!

* * *

…Он снова приготовился поднять крышку и найти под нею свое будущее. Его молодые глаза различали каждую царапину на покрытой эмалью поверхности. Царапины складывались в сложный рисунок. Он не успел понять, что это такое. Его восприятие подвергалось постепенному, но непреодолимому искажению. Вскоре он уже целиком находился под чужим влиянием, которое, впрочем, казалось ему глубочайшей внутренней потребностью, крайней жизненной необходимостью. Незаметно для самого себя он переместился в иную, слегка смещеную реальность, где обитают все фанатики и маньяки. Но он-то жаждал всего лишь воссоединения с братом и сестрой! Он был поглощен этой жаждой; она вытеснила другие чувства…

Поэтому он не слышал, как ведьма подкралась сзади. Он смотрел на то, что лежало внутри сундука. Его охватывал животный страх пополам с восторгом…

Несмотря на маленький рост и тщедушное телосложение, у Полины хватило сил нанести ему удар под лопатку с точностью опытного хирурга. В кулачке у ведьмы был зажат шприц, наполненный каким-то мутным веществом. Длинная игла пробила одежду, кожу и достала до сердца. Дикарь дернулся, но старуха с удивительной ловкостью нажала на поршень и впрыснула бедняге содержимое шприца.

Дикарь не успел сделать следующего вдоха. Раскаленное шило боли мгновенно пронзило его и встряло в мозг. Все закончилось очень быстро – раньше, чем в мыслях успела промелькнуть хотя бы слабая тень сожаления.

В отсутствие хозяина у бывшего старшего следователя трибунала возникали проблемы с самоидентификацией. Аркадий Глухов битый час торчал у входа в заведение «Голубая мечта», не вполне осознавая, за каким чертом сюда явился. Недавно он отверг повторное предложение бойкой на язык официанточки войти и откушать жареного голубя. Он не то чтобы превратился в бесчувственного истукана; у него была некая потребность – он испытывал страшную жару, но не голод. Ни в коем случае. После слизняков, которыми накормил его хозяин, он надолго потерял аппетит. Впрочем, это доказывало лишь то, что слизняки действительно оказались питательными.

Глухов украдкой курил, не затягиваясь. Он был вынужден прятать руки, чтобы не привлекать постороннего внимания. На его запястьях вздулись багровые браслеты – следы от наручников, а костюм пропах плесенью. Боли Аркадий не замечал, однако, как выяснилось, еще не утратил профессиональных навыков. Часть сознания, ответственная за практические действия, функционировала великолепно. С анализом и памятью дела обстояли гораздо хуже.

Итак, он ждал, не отдавая себе отчета в том, что занят слежкой, которая была по меньшей мере странной. В здравом уме он сам назвал бы это заговором с целью свержения существующего режима. Приговор – публичная казнь. Глухов всегда был верным псом Синода, но теперь он уже не принадлежал себе. От этого реальность становилась похожей на один из его дурных снов. По правде говоря, если какая-то разница и была, то он ее не замечал. Окружающий мир представлялся ему зыбким, неясным, неопределенным, слегка расплывчатым по краям. Мотивы собственных поступков казались еще более загадочными, чем проявления неких потусторонних сил, управляющих человеком в бреду или в сновидении…

Чем ближе становилась решающая минута, тем яснее вырисовывалась цель. Он был послан с особым заданием. Он ощущал готовность выполнить любое – независимо от степени сложности. По большому счету, ему и это было безразлично. Только его мучительная потребность имела значение, поскольку грозила остаться неудовлетворенной, пока работа не будет сделана.

Перед этим он провел несколько часов в приятно сыром и восхитительно прохладном подземелье, которое теперь затруднился бы найти, несмотря на свой нюх опытной ищейки. Там он впервые встретился с хозяином. Глухов испытал сильнейший шок. Его будто вывернули наизнанку для подробного изучения. Возникло чувство глубочайшего проникновения, неравного слияния. Зато его поняли и приняли таким, каким он был. При этом внешний облик того, кто занимался любовью с его потерянной душой, ускользал от восприятия…

Тогда Глухову стало ясно, чей беззвучный «зов» раздавался в течение многих дней и ночей прямо у него в голове, маскируясь под кошмары. По мере приближения к хозяину ощущения Глухова постепенно приходили в гармонию. Жуткие видения отступили. Периоды беспамятства сократились до нескольких минут и могли сойти за обмороки в результате тепловых ударов. Полного равновесия он достигнет, когда осуществит свое предназначение. Однако до этого было еще далеко.