– «Наш обед уже закончился!» – завизжала вдруг уязвлённый Гудин.

– «Пошли работать!» – успокоила всех Надежда Сергеевна.

– «А я ещё не поел, в отличие от Вас!» – смело возразил Платон.

– «Да скажи ты им, что тебя «не дерёт чужое горе», закончился их обед, или нет! А идти работать тебе не надо, так как ты и так на работе!» – подсказывал ему изнутри тоже осмелевший остро-рогатый.

– «Ведь стадо и пастух всегда обедают в разное время!» – сразу обрезал он, начавших было возмущаться, Алексея и евших с ним.

После чего довольный Платон удалился к себе на послеобеденное чаепитие, дремоту и продолжение своей работы.

Долгожданное летнее потепление, как раз пришедшееся на визит семьи сына, вновь сменилось периодическим летним похолоданием с дождями.

В очередном вечернем футбольном матче Платон отличился дважды, доведя счёт своим забитым голам до сорока восьми, и получив неожиданное поздравление от Алексея Грендаля с пятидесятым голом.

– «Нет, ты ошибся, это пока сорок восьмой!» – возразил автор того и другого.

Однако местный уязвлённый счетовод настаивал на своём:

– «Я не ошибся! Это твой пятидесятый в сезоне!».

Тогда Платон возразил аргументированнее:

– «Я тоже считаю свои голы и результативные пасы, и к тому же их записываю! Сейчас у меня сорок восемь голов и сорок девять пасов!».

– «Нет! Нет! Ты забил пятидесятый! Я точно знаю!» – не унимался институтский преподаватель.

Платон не стал продолжать бессмысленную дискуссию. Ему только было непонятно, почему Алексей называет пятьдесят, а не, например, сорок пять? Ведь первые голы Платона в сезоне тот не видел. Откуда он мог о них знать? Наверняка прикинул на глазок! – рассуждал сам с собой бывалый футболист.

– «А ты про бонусы забыл!» – неожиданно ошарашил его Алексей.

А тем временем, «отгулявшая» такой насыщенный отпуск Ксения приступив к работе, затихла дома, наслаждаясь преимуществами городской жизни – теплом, уютом, чистотой и, главное, отсутствием дополнительных дел. Теперь все вечера она просиживала, а то и пролёживала в истоме у телевизора. Платон же ночевал на уже ставшей холодной даче, и кроме вечернего футбола и тёплого душа, допоздна занимался переработкой позднелетних фруктов, досыпая в электричках.

В четверг, расслабившись от очередного дармового поедания картофельного пюре с солёным огурцом и чаепития, дарованными Надеждой Сергеевной, и потеряв бдительность от слишком длительных гоняний шариков на компьютер в честолюбивом одиночестве, Иван Гаврилович издал протяжно-заунывный звук.

Его тональность во многом определилась силой прижатости, а проще говоря, прилиплостью к креслу места, издавшего сей звук.

Этот звук Платон услышал даже через смежную стену своей комнаты.

– Во! Старичок-дурачок! Аж расперделся в своих стараниях! А это может плохо кончится!» – вырвалось у него вслух.

И опасения Платона оказались не лишёнными оснований.

Уже на следующий день, в пятницу, наголодавшись за день в бесплодном ожидании очередной дармовой еды из рук начальницы, Иван Гаврилович дорвался до неё поздним вечером на даче, получив паёк из рук своей Галины.

Этому способствовал и щедрый, но лицемерный приём гостей – нужных и важных соседей по даче, главный из которых работал прокурором.

– «А эти…? Нажрутся, смешнее обезьян делаются, ругаются…! – начал, было, он корить своих важных соседей – Даже вмешиваться не хочется!» – завершил он ноющую критику лицемерно-боязливо.

Перебрав за столом, он с трудом добрался до кровати. Галя помогла раздеться и накрыла сожителя простынёй. Вечер на этот раз был тёплый, тело старца пока тоже.

Наступила ночь. Иван Гаврилович любил спать на даче, особенно летом, тем более в выходные.

Из всех дней недели он больше всего любил ночь с пятницы на субботу. И лечь можно было как угодно поздно, и встать…

Тут он задумался.

Встать бы! А то вот годы уже, да и здоровье шалит. Курю опять-таки много, а бросить не могу, да опасно это, чего ж теперь…

Он энергично натянул совершенно белую, даже в ночном полумраке, простыню на своё голое, загорелое после Красного моря, старческое тело и поёжился.

Его взгляд упал на высунувшиеся с противоположного края простыни ступни ног, относительную холодность коих он больше почувствовал, чем с трудом разглядел их в сумраке ночи.

Только белых тапочек не хватает! – неожиданно посетила его плешивую голову ужасная мысль.

Тьфу, ты! Чёрте что в голову лезет! Наверно всё-таки крепко выпили, да и закусили всерьёз!? Вон как брюхо оттопырилось, дышать тяжело стало! – понял про себя он.

Ну, ладно. Пора спать! – тот час решил старик, немного поворочавшись и поворачиваясь на левый бок, спиной к месту Галины – хозяйки дачного ковчега. Сделав несколько затяжных глубоких вдохов, доцент, кандидат медицинских наук, затих.

От тяжести в желудке ему поначалу начала видится всякая чертовщина. Потом тело несколько успокоилось, а душа подобострастно замерла.

От тишины проснулась, поздно прилегшая к телу старца, хозяйка.

Умер, что ли?! – пощупала она соседа по ложу за оголившуюся спину.

Нет! Ещё тёплый, даже горячий! Жар что ли у него? Ну, ладно, пусть спит Альфонсик! – закрыла и она глаза.

В ночи её несколько раз будил храп якобы любимого. Но всякий раз она пресекала его или громким окриком, шлепком по сморщенной ягодице, или толчком во влажную спину. Вскоре это динамическое равновесие подытожилось совместным мирным сопением квази супругов.

И во многом это было обусловлено навалившейся к ночи усталостью, в основном от ими съеденного и выпитого.

К утру их сны и сновидения объединились в одно целое.

Сквозь глубокий сон Иван Гаврилович ощутил от утренней прохлады сначала негу во всём теле, и он просто потонул в сладкой истоме.

Потом ему почудилось, что он очнулся в длинном, тёмном туннеле, что подтверждалось далёким ярким светом, скорее всего в конце него, в виде небесной звёздочки.

От страха он обернулся назад.

О, ужас! Сзади подступала чёрная, непроницаемая, прохладная бездна. Он отвернулся и пошёл, потом почти побежал к свету и теплу.

Иван уже сильно запыхался. Воздуха не хватало, и он судорожно вдыхал его. Выход из туннеля, хоть и медленно, но приближался. И тут он вспомнил рассказы некоторых людей, перенесших клиническую смерть.

Ну, точно! Это было именно так. Значит, я умер?! – испугался Гудин.

Да и врачей рядом нет, никто не вытащит меня обратно!? А так жить хочется! – почти застонал страждущий.