Из-за кризиса многие отказались от привычных поездок на тёплый юг и жаркую заграницу, посвятив свои отпуска дачным заботам, но просчитались.

Сумрачность последних дней вольно, или невольно, подкрепилась и телевидением. Одним за другим по его каналам шли криминальные сериалы, выданные народу в качестве семечек, вместо семечек, или в дополнение к ним. Всё также по утрам с экрана кривлялась арапова обезьянка. А некоторые телеведущие и тележурналисты по-прежнему коверкали русский язык, иногда допуская просто идиотские смысловые ляпы.

А люди-головешки также чадили на улице, даже в дождливую погоду, раздражая Платона и не только его.

И лишь неожиданное развитие старого знакомства позволило ему уйти от временной и не временной серости и противности повседневных трудовых будней. Ещё в прошлые годы он обратил внимание на высокого пожилого мужчину, изредка, но регулярно приходившего к ним за льняным маслом.

Тот казался ему не простым, да и речь его выдавала в нём земляка и соплеменника Платона. В один из дней они разговорились. А поводом тому послужила просьба Надежды в её отсутствие самому отоварить гостя маслом.

Платону же было интересно узнать, а не родственник ли это того самого знаменитого академика Владимира Павловича Бармина – главного специалиста страны по ракетным стартовым комплексам?

Платон спросил, Бармин ответил, и они разговорились.

Вячеслав Александрович первым делом поинтересовался у Платона:

– «А почему Надежда Сергеевна так к Вам обращается? Вы с нею, что ли в каких-то очень близких отношениях?!».

– «Нет, в далёких! А говорит она так, потому что от недостатка воспитания у неё культура хромает!».

– «Хе-хе-хе!» – с пониманием улыбнулся не хромающий.

– «В конце концов, как человека другие люди зовут – не так важно! Важно как, на что, и кому, он откликается!».

– «Это да! Я смотрю, Вы прям философ!».

И они дальше поговорили подробней и обстоятельней.

Оказалось, что жизни Платона Петровича Кочета и Вячеслава Александровича Бармина, как и их родителей, самым удивительным образом, хоть и шли независимо параллельно, но кое-где всё же пересекались.

Оба они родились, правда, с промежутком в десять лет, и с небольшими интервалами почти всю жизнь прожили в Москве, а сейчас занимались биодобавками. Оба в своё время, но в разной степени, были стилягами и пользовались успехом у женщин. Оба женились не рано, но дальше их сходство в семейной жизни заканчивалось. И, наконец, оба имели отношение к МИНХ имени Г.В.Плеханова и к техническим ВУЗам. Но и здесь были в корне их разделяющие отличия.

Вячеслав Александрович сначала сдавал экзамены в МФТИ, но не смог их осилить, зато поступил, а в итоге и выучился в МИНХе.

Платон же наоборот. Сначала сходу поступил в МИНХ, где проучился всего лишь один семестр. А потом также смело и сходу поступил в МВТУ имени Н.Э.Баумана, которое теперь уже успешно в итоге и закончил.

Гостю понравилось общаться с Платоном, и каждые их встречи теперь стали являться как бы продолжением их одной долгой и бесконечной беседы.

И если бы не ревнивая Надежда Сергеевна, они бы наверно продолжались бы допоздна.

Постепенно перед сознанием Платона словно встала вся жизнь Вячеслава Александровича и его родственников.

Отец полюбил первенца ещё в утробе матери, и хотел, чтобы тот родился здоровым, крепким, потому и имя ему задумал – Лев.

И вот, 3 марта 1939 года, Лев и родился, как и подобает царю зверей: здоровым и здоровущим. Александр поначалу, за глаза, почему-то называл сыночка жмуриком, и очень желал, чтобы на лице новорождённого была бы хоть одна родинка – на счастье. Пришлось матери постараться, поначалу, для встречи, нарисовать её угольком на лице сыночка. И отец угадал, предрекши сыну в будущем здоровья и счастья. Жена Маруся, которую муж ласково называл Мусенька, роды перенесла тяжело, на время став лежачей больной.

Жившая с ними племянница Александра Галинка сразу же повзрослев от мысли, что ей придётся не только помогать по хозяйству, но теперь и с младшеньким Лёвушкой нянчиться, стала совсем смирной и серьёзной.

В ожидании домой жены и младенца Александр в нетерпении весь испереживался. Он скучал по ним, как маленький, посылал жене в роддом трогательные записки, с подобострастием ожидая радости их появления в их доме. Он даже молился за них и их здоровье Богу!

И вскоре они явились. Но при регистрации имени младенца решающим оказалось мнение матери, и новорождённого в итоге нарекли Вячеславом.

Его отец был самым младшим из семи детей Тимофея Семёновича Бармина, родившегося в 1880 году в деревне Софрино Раменского района, прожившего семьдесят восемь лет, и на сорок лет пережившего свою жену.

Даже беседы 1918-го года в ЧК с самим Ф.Э.Дзержинским не оказали непосредственно на жизнь деда Вячеслава существенного влияния, так как его отпустили, быстро выяснив, что спутали с каким-то известным деятелем белого движения. Однако его отсутствие с неизвестным исходом коренным образом сказалось на дальнейшей семейной жизни Тимофея Семёновича.

Когда он вернулся из недолгого заключения домой, то застал там гроб с телом жены. А в тот момент старшей его дочери было двенадцать лет, другим десять и пять, а самому младшему Александру всего три года.

Перед добровольным уходом из жизни она так спрятала семейные ценности (золото и драгоценные камни), что ни старшая дочь не смогла толком ничего объяснить, ни долгие, тщательные поиски с копанием на конюшне ничего не дали.

И только в семидесятых годах, как стало известно из газет, когда дом сносили, клад нашёлся. Он оказался закопанным в подвале самого дома, куда тогда почти сразу же заселили бедняков, и рыть там стало невозможным.

А ведь ещё до революции их семья жила богато. Тимофей Семёнович имел два двухэтажных дома во втором Крестовском переулке около храма, недалеко от Рижского вокзала, конюшню с лошадьми, подвал для хранения овощей и фруктов, и до 1919 года продуктовый магазин на Сухаревской площади, откуда часто возил на ярмарку фрукты и овощи.

Однажды, при возвращении с ярмарки, ему вместе с девятилетним сыном Сашей, правившим на пустынной дороге лошадьми, пришлось с большим трудом отбиваться топором от лихих людей, пытавшихся на ходу напасть на их повозку и разграбить её.

А начал дед свою трудовую деятельность приходом в Москву из области в возрасте двенадцати лет. В Софрино он окончил церковно-приходскую школу, умел читать и писать. Поэтому в Москве сразу был принят учеником к торговцу овощами. Ему также приходилось делать и другую работу в приютившем его доме и на складе.

При таком раскладе со временем накопить капитал, и открыть собственное дело было чрезвычайно трудно. Но Тимофей сумел. Помогла крестьянская смекалка и тяга к женскому полу.

Сначала его совратила жена хозяина, со временем добившись для любовника лучших условий труда и повышенной оплаты, сама одаривая старательного юнца из своих накоплений, подворовывая и у мужа.