— Ильзе с сыном пока осталась в Паланце, — ответила Маренн. — Она убита всем тем, что произошло, но больше всего ее страшит будущее. Я помогаю ей деньгами. Хлопочу о том, чтобы устроить Клауса в частную школу. Ему надо как-то закончить образование и определиться в жизни. Я не оставлю их, я обещала Вальтеру.

— Я знаю, на тебя можно положиться, — Мюллер кивнул. — Я тоже кое-что обещал Вальтеру. Я нашел этого Бруннера.

Маренн напряженно смотрела на него. Мюллер затянулся сигаретой, взглянул в окно. Они встретились в Буэнос-Айресе, после того, как Мюллер через доверенное лицо сообщил ей о месте и времени встречи — со дня смерти Шелленберга прошло полгода. В столице Аргентины было несколько мест, где в определенные часы, чаще вечерами, собирались бывшие нацисты. Но Мюллер такие заведения не посещал.

— Гестапо не любит шумихи, сама знаешь, наше дело — тихое, — шутил он. — Но верное.

Она прилетела в Буэнос-Айрес не под своим именем — по паспорту, предоставленному ей Мюллером через агента, ее звали Анжелой Ривас, и она считалась вдовой латиноамериканского дельца, торговавшего табаком с легким привкусом кокаина.

— Что, снова вместе? И я снова делаю тебе документы? — Мюллер не мог не подпустить иронии, когда они встретились в небольшом ресторанчике на окраине Буэнос-Айреса, куда обычно захаживал местный рабочий люд. Только здесь Маренн поняла, почему Генрих попросил ее заранее одеться поскромнее — богатые наряды были бы здесь явно неуместны.

— Знаю я твои шанели. Шанели придется оставить в гостинице, — предупредил он. — Платьице в горошек, без вывертов — самое то, что надо.

Да, народ в заведении был одет просто, кричал громко, пил много.

— На нас здесь никто не обратит внимания, — успокоил ее Мюллер. — Спецслужбы сюда не захаживают. Никакие. А на кого им тут смотреть? На пьяных гаучо? А ты совсем не изменилась, — он с интересом осмотрел ее. — Над красивыми женщинами время не властно.

— Ты — тоже, — ответила она, и это была правда.

— Гестапо — оно вечно, — усмехнулся он и вдруг спросил, понизив голос. — Вальтер говорил мне, ты виделась с Эльзой. Она выжила?

— Да. Я недавно встречалась с ней. Она живет в Вюртемберге вместе со своей сестрой Хелене. Когда русские вошли в Берлин, Эльза попала в перестрелку, ее ранило. Мне удалось найти ее. Я забрала ее в Шарите, а потом переправила к американцам. Сейчас она работает в газете, пишет статьи, как и раньше, у доктора Геббельса. Носит траур. Она думает, что тебя нет в живых. Неужели ты никогда не интересовался ею? — Маренн пожала плечами. — Я не поверю.

— Тысячу раз останавливал себя, чтобы не взять билет и не отправиться в Германию. К ней. Но это невозможно. Я не могу позволить себе сделать это. Иначе я уже никогда не вернусь назад, сюда. А это, сама знаешь, что означает для меня — Визенталь, МОССАД, виселица. А для Эльзы — испорченная жизнь. Еще один удар, который она может и не пережить. Я привыкаю к новому существованию, — он криво улыбнулся. — Богатое ранчо, молодая красивая жена, маленькая дочь. Я назвал свою дочь Лизой. И, глядя на нее, я всегда думаю о другой Лизе, о той, которая живет в Вюртемберге. Скажу по правде, Маренн, если она соберется замуж, я не усижу здесь. Так что, ты там следи за ней, чтоб она — ни-ни. Ясно? Иначе у МОССАД с Визенталем значительно прибавится работы.

— Она не выйдет замуж, не волнуйся, — Маренн покачала головой. — Она так решила и сказала мне. Но если бы она знала, что ты жив, ей было бы легче. Только я не знаю, как она воспримет, что у тебя другая семья. Для нее это будет разочарованием.

— Но у Генриха Мюллера нет никакой семьи. У него никого нет, кроме Лизы. А это… — он вздохнул, взглянув на обручальное кольцо на левой руке. — Декорация в театре. Не больше. Моя жена замужем за человеком, которого не существует. Она не знает, кто я на самом деле. И никогда не узнает об этом. Но иначе нельзя — я думаю, тебе не нужно объяснять. Ты и сама понимаешь.

— Я понимаю, — Маренн грустно покачала головой.

— Только ваш красавец шеф мог позволить себе остаться тем, кто он был. Но, как оказалось, увы, ненадолго, — Мюллер помолчал, потом продолжил: — Так вот, о Бруннере. Он устроился неплохо. Живет здесь, в Буэнос-Айресе, под именем Грегорио Грегори. Имеет виллу на берегу моря. С первой женой развелся, женился на жене брата. Денежки у него водятся, видимо, американские покровители не забывают о нем. На эти средства он открыл небольшую фабрику по производству лекарств. Так что теперь — делец.

— Каких лекарств? — Маренн насторожилась.

— Самых обыкновенных, от температуры, от поноса, на все случаи жизни, — Мюллер прищелкнул языком. — Я проверял, там у него все легально. Что же касается его исследований и тех средств, которыми интересуешься ты, знаю наверняка, он создал новую лабораторию и продолжает свое дело. Местонахождение этой лаборатории пока установить не удалось. Скорей всего, она находится у него на вилле, на частной территории, так сказать, которая хорошо охраняется. Там же он содержит и людей, на которых проводит опыты. Выход за пределы территории им категорически запрещен.

— Все как в Аушвице, — заметила Маренн.

— А как иначе? — Мюллер пожал плечами. — Мне докладывали, что у него есть целая подопытная деревня, в которой последнее время, после его экспериментов, рождаются одни близнецы, и все как один с голубыми глазами и светлыми волосами. Ты же знаешь, он был помешан на том, чтобы все человечество имело светлые волосы и голубые глаза, и все как один — красавцы. Это притом, что деревня индейская, там блондинов днем с огнем не найдешь.

— А эта женщина, с которой ты беседовал в Берлине, помнишь? Софи Планк, она жива? — Маренн затаила дыхание. — Науйокс сказал мне, что они захватили ее и передали снова Бруннеру. Я не могу себе простить, я обещала ей в Берлине, что она больше никогда не встретится со своим мучителем.

— Софи Планк жива, но ей не позавидуешь, — Мюллер опустил голову. — Бруннер ослепил ее в наказание. Теперь она ничего не видит и полностью зависит от него. Он прячет ее на вилле.

— Я должна освободить ее, — Маренн наклонилась вперед и сжала пальцами край стола. — Во что бы то ни стало. Помоги мне.

— Это не так просто. Но ради Вальтера… — Мюллер запнулся. — В память о нем. Мы что-нибудь придумаем. Встречаемся завтра, здесь. К сегодняшнему времени добавь полтора часа. И никакой самодеятельности, — Мюллер предупредительно хлопнул ладонью по столу. — Здесь в Буэнос-Айресе не так тихо, как может показаться. Агенты всех мастей — на каждом шагу. Американцы, парагвайцы, моссадовцы, даже большевики. Да и с бывшими нашими будь поосторожней, мало ли кто объявится. Теперь каждый служит своему господину. Особенно не болтайся по городу. А то, знаешь, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Одного Вальтера мне пока достаточно. Да и о Джилл не забывай.

Кафе называлось «Сладкая роза». Пошловатое название вполне соответствовало внутренней обстановке — излишне пышной, громоздкой, по-латиноамерикански яркой. Маренн и сама не знала, зачем она пришла сюда. Но Мюллер упомянул, что здесь собираются бывшие нацисты, и словно невзначай заметил, что и Скорцени тоже здесь бывает.