– Нет, господин, – ответил Зозим, несколько стушевавшись. – Хотя…

– Найди у османов ещё кого-нибудь, – Таргус задумчиво почесал затылок. – Ещё, выйди от имени курфюрста на Санжар Али-пашу, пусть устроит переговоры с их султаном. Надо устроить акцию с выкупом рабов, причём в десять раз больше, чем в прошлый раз. Как договоримся с султаном, распусти слухи, я со своей стороны тоже кое-чего предприму. Бюджет – один миллион рейхсталеров, без учёта взятки бейлербею. Сейчас тепло, поэтому нужные нам люди не помрут от холода и скотского обращения, как оно было в прошлый раз. Хочу, чтобы у тебя появилось не менее десяти заместителей, будешь готовить их в течение следующих пяти лет, чтобы они знали столько же, сколько и ты. Времени на акцию с освобождением – до второго месяца осени. Задачу усвоила?

– Да, господин, – поклонилась Зозим.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Таргус и вышел из своего кабинета.

У него сейчас насчитывается целых три кабинета, где он ведёт дела: один в Кильском дворце, один в Готторпском замке, а один в Эгиде. И именно последний ему нравился больше всего, так как его не переделывали из имеющегося помещения, а строили с нуля, под требования Таргуса.

Получилось большое помещение на сто квадратных метров, с длинным конференц-столом, камином, персидским ковром перед столом, набором из обитых кожей дивана и кресел, стоящим посреди кабинета Атлантом, держащим на плечах шар, купленным за сто пятьдесят тысяч рейхсталеров в Неаполе, а также картиной «Смерть консула Брута», принадлежащей кисти Джованни Баттиста Тьеполо, пусть и немытого лангобарда, но тем не менее являющегося выдающимся художником. Таргус увидел репродукцию картины в одном из домов Милана, поспрашивал, узнал всё о художнике и выкупил подлинник картины у некоего лангобарда Джованни Дольфина, проживавшего в Удине за двадцать тысяч рейхсталеров.

Вообще он старается выкупать выдающиеся античные и современные произведения, чтобы не позволять всяким варварам давать им разрушаться под гнётом времени.

За Амфитеатром ведутся работы по строительству музея, где Таргус планировал хранить все купленные произведения искусства под надзором компетентных специалистов. Это меньшее, что он может сделать для прошлого и для будущего.

– Кто сегодня вместо Бранта? – спросил Таргус, войдя в предбанник химического цеха.

– Я, Ваше Светлейшее Высокородие, – ответил Иоганн Генрих Шульце, которого кадровики уговорили за двойную оплату потерпеть месяц до отпуска.

В отпуск захотели все, но останавливать производства было неразумно, поэтому Таргус их просто замедлил в два раза, отпустив только половину, не касаясь, разумеется, оружейного цеха, где работяги отчаянно трудились, изготавливая револьверные винтовки для Людовика XV, который начал ускорять процесс завершения мирных переговоров, так как помимо невозможности отгрузки винтовок, имелось ещё эмбарго на торговлю пушками и иными видами вооружений, введённое Таргусом с официальным началом войны.

– Как дела с нефтью? – поинтересовался Таргус, показывая паспорт охране на КПП.

– Мы всё сделали, Ваше Светлейшее Высокородие, – ответил Шульце. – Получили, как вы и предполагали, две разные фракции жидкостей. Мы попробовали поджигать, на первый взгляд не сильно отличаются по свойствам, но первая жидкость сгорает быстрее.

– С температурой не напортачили? – уточнил Таргус.

– Нет, Ваше Светлейшее Высокородие, – уверенно ответил Шульце. – Термометры сверены с эталоном и дают температуру с разбросом в полградуса, поэтому мы действовали крайне точно.

Термометр было сделать не слишком трудно: стекольное производство освоило производство капиллярных стеклянных трубочек, а также точную пайку стекла. Ртутный термометр получился отличным, а с его помощью удалось сделать точный спиртовой термометр, гоняя в перегонном кубе спирт до максимальной очистки.

Местные термометры знают давно, но точность их оставляет желать лучшего, они дороги, хрупки, а у Таргуса термометры делают из закалённого стекла, а также со шкалой Цельсиуса.

В перегонке нефти он велел использовать ртутные термометры, чтобы фиксировать температуру свыше ста градусов.

Таргус прошёл в рабочее пространство, где всё было осыпано песком и уставлено деревянными вёдрами с водой, во имя техники безопасности.

– Хм… – понюхал он первую банку. – Это бензин.

– Да, Ваше Светлейшее Высокородие, это бензин, – подтвердил удивлённый Шульце. – Но как вы…

– А это… – Таргус нюхнул вторую банку. – Это какая-то хрень… Нет, это керосин, только очень загрязнённый мазутом и ещё какой-то хренью… Отработайте чистоту производства керосина. Всё это затевается ради него и только него, бензин – это побочный продукт. В течение следующих двух месяцев я хочу увидеть у себя на столе план реализации массового производства керосина. Как только это случится… Проклятая вонючая ворвань исчезнет из наших светильников, появятся паяльные лампы, примусы!!! Вы не сделали ничего сверхсложного, но прямо сегодня перевернули ход истории! Постарайтесь сделать всё в срок и тогда надёжно войдёте в историю, я вам обещаю!

– Мы сделаем всё раньше срока, Ваше Светлейшее Высокородие! – пообещал ему окрылённый Шульце.

– Надеюсь на вас, – кивнул ему Таргус.

//Османская империя, Стамбул, дворец Топкапы, переговорный зал, 25 мая 1736//

– Скажи этому европейцу, что я не продам ему ни единого раба, – изрёк султан Махмуд I, сидящий на резном троне. – Если за них не заплатят новыми мушкетами, минимум пятью сотнями штук за каждую тысячу рабов, а лучше вообще поставят пять тысяч мушкетов и я не возьму с них ни одной акче за все сорок пять тысяч рабов.

Переводчик перевёл слова султана, заставившие Бергхольца поморщиться.

– Это невозможно, Ваше Величество, – покачал он головой. – Сейчас происходит перевооружение армии, поэтому выделить партию новых мушкетов на продажу не представляется возможным…

Бергхольц знал, что никто и не собирается ставить револьверные винтовки на вооружение армии Шлезвига, но ему были даны чёткие инструкции создать впечатление, что массовое перевооружение идёт полным ходом.

– Тогда ни о какой продаже рабов не может идти и речи… – с разочарованием произнёс султан, а переводчик перевёл эти слова Бергхольцу.

– Что ж, меня предупреждали, что ничего не получится, – с не меньшим разочарованием изрёк Бергхольц и поклонился на прощание. – Я сделал всё, что в моих силах.

– Подожди, – остановил его Махмуд I.

Он сказал это на хохдойче.

– Мне нужны эти мушкеты, сотня, – сказал султан. – И сто пушек с пятьюстами бомб к каждой. Твой господин сможет дать мне это за тридцать пять тысяч рабов?

Бергхольцу казалась неадекватной сама эта идея с освобождением рабов, так как непосредственно покупать их – это одна сумма, а вот обеспечивать их путь до безопасных мест – совершенно другая.