Возможно, Лави попалась и, конечно же, мигом раскололась на допросе. А может быть, тайну подземного хода продал кто-нибудь из дворцовых слуг – не важно это. Позвать гвардейцев? А если это возвращается Лави со сведениями невообразимой важности? Мал шанс, но есть.

Барини ждал до тех пор, пока плита не приподнялась и не поехал по ней, дребезжа, с умыслом поставленный на нее ночной горшок. Потянуло затхлостью, заколебалось пламя свечей. И тогда стало все ясно. Бешено закрутилось туго взведенное колесико, выбивая из кремня целый ливень искр, и пистолет длиной с вытянутую руку оглушительно бабахнул, послав гостинец в чью-то усатую морду, уже раскрывшую пасть для крика ужаса, вслед за чем Барини обрушился на плиту всем своим весом, трамбуя тех, кто готовился лезть наверх. Плита гулко встала на место, а Барини уже зычно кричал, зовя гвардейскую стражу, и, надсаживаясь, волок к плите неподъемный сундук. Что, голуби, взяли врасплох Толю Баринова, князя унганского? Умойтесь. Он вас учил и еще научит кое-чему.

Вес плиты вместе с сундуком не приподняли бы снизу и пятеро дюжих молодцов, а кроме того, на узкой винтовой лестнице под плитой не разместились бы рядом и двое, не то что пятеро. Мина под плитой? Кому она нужна, если взрыв завалит ход! Прорыв можно было считать законопаченным. Оставить в опочивальне одного-двух гвардейцев – и достаточно…

Барини прислушался. Это что еще за шум? И где, черт побери, гвардейцы?

Дворец проснулся. Слышались бестолковые возгласы и звуки суеты. Забегали, дармоеды… Ни с того ни с сего истошно завизжала какая-то девка.

– Мой господин!.. – отдаленный вопль на высокой ноте.

И отдаленный шум в городе…

Барини бежал туда, где орали, – огромный, грузный, страшный. Крякали распахиваемые плечом дверные створки, мелькали бесчисленные комнаты, иногда освещенные кое-как масляными плошками, иногда темные. Вихрь воздуха несся за князем.

Вот и малый зал – здесь никого. Но паника где-то рядом.

Что вообще происходит?

– Господин! Бегите, господин!..

Следом за перепуганным слугой ворвался нарастающий гул, какой бывает, когда большая масса людей устремляется куда-то, а другая масса, поменьше, тщетно пытается помешать этому. Иногда из общего шума выделялся чей-нибудь отчаянный вопль, иногда хлопал выстрел из аркебузы и лязгала сталь о сталь. Все стало ясно: начальники городской милиции продались Гухару за обещания и, несомненно, за деньги, ворота открыты, и теперь в город потоком вливается армия Гухара. Ландскнехты, конечно, впереди всех. То-то рады им будут в купеческих и ремесленных кварталах! Дурачье, тупые мещане. Пора бы им знать, что у войны свои законы. Выпотрошенные сундуки, изнасилованные жены и дочери, хозяева под пытками указывают тайники, повсюду валяются трупы тех, кто самонадеянно пытается помешать разгулу солдатни, – вы этого хотели, милые горожане? Ешьте, что заказывали. Завтра к полудню, не раньше, Гухар, если он действительно милостив, прекратит насилие, и вы, разумеется, восславите его милосердие! Он и впрямь не глуп. Лучшее средство стать в одночасье боготворимым – это отнять что-то, а затем вернуть. Жизнь без темного ужаса, например. В хрониках так и напишут: движимый человеколюбием герцог остановил грабежи и бесчинства…

– Спасайтесь, ваша светлость! – надрывался слуга.

Барини выглянул в бойницу. Узкий мост через ров шевелился – марайцы были уже тут. А где часовые? Пали? Сбежали? Сдались? И где личная охрана? Тоже сбежала?

Какая разница!

Со стороны гвардейских казарм часто-часто захлопали выстрелы – княжеская гвардия пыталась оказать сопротивление. А! Будь она вся под рукой – и тогда уже ничего не удалось бы изменить, разве что отсрочить конец.

Атти!

Арбалетный болт влетел в бойницу, чиркнув о камень над головой, – Барини отпрянул. Жизнь Атти – вот что сейчас было важнее всего. Бежать вместе. Если не удастся уйти самому, то хотя бы прикрыть сына… Да, сына! Продолжателя дела отца.

Не слишком-то логично, учитывая великую цель спасения цивилизации, но не отдельных людей? Да, но долой логику! Пропади она пропадом!

«Почему не ломают двери?» – подумал Барини на бегу и сейчас же понял почему. Дворец вздрогнул, от грохота заложило уши, с потолка посыпалась штукатурка. Надежда на то, что марайцы, выбивая двери, сработанные из кремень-дерева, провозятся хотя бы пять минут, не оправдалась. Гухар как следует экипировал этот штурмовой отряд!

В ушах прочистилось, и Барини услышал слитное «Гу-хар! Гу-хар!» марайской солдатни вместе с множественным топотом на первом этаже. Валяйте, спешите сюда, любители гукать и харкать! Не опоздайте!

Самому бы не опоздать…

С обнаженным палашом в одной руке и широким кинжалом в другой он бежал дворцовыми коридорами, запутанными, должно быть, нарочно, чтобы мешать действиям супостата. Судя по шуму, марайцы пока копошились на первом этаже… ну и ладно. Авось найдут что пограбить. Барини спешил. Подвернувшийся некстати слуга – глаза безумные, рот перекошен дурным воем – был сбит тараном княжеского тела, отлетел к стене, взвизгнул и завозился быстро-быстро, как мышь, будто старался прокопаться сквозь наборный паркет. Успею, подумал Барини, делая гигантские прыжки.

– Господи-и-и-ин!..

Барини узнал голос, донесшийся из покоев княжича. Кричал Дарут. Кричал и, судя по звону клинков, отчаянно отбивался от ворвавшихся солдат Гухара Пятого. Не все ворвавшиеся во дворец марайцы увлеклись грабежом, ох не все…

Да бывает ли такое?..

Лишь много позднее Барини отдал должное Гухару, гнусному предателю и подлому интригану, но политику мудрому и воителю предусмотрительному. Успел-таки выискать среди вечно битых марайцев пристойный человеческий материал и вырастить из него хоть сколько-то бойцов, а не мародеров!

Сейчас он не думал ни о чем, кроме Атти. Вот и фехтовальный зал. Как нарочно. Барини ворвался ураганом – огромный, потный, страшный. Ворвался в тот самый момент, когда клинок одного из наседавших на Дарута марайских солдат пронзил его насквозь и с глухим стуком воткнулся в деревянную резьбу стены. Лучший из княжеских оруженосцев попытался вдохнуть, не смог, пошевелил губами и начал обмякать. Выдернув палаш, солдат ударил еще, и Дарут, качнувшись вперед, упал и больше не шевелился.

Барини взмахнул палашом. Марайцы отпрянули. Нет, они совсем не собирались умирать. Они просто пришли за Барини, живым или мертвым. И лучше мертвым – ну зачем марайскому герцогу живой унганский князь? Он явился сам? Превосходно: не придется разыскивать его по закоулкам, осматривая чердаки и подвалы, шаря под кроватями и тыча пиками в выгребные ямы. Очень удачно!

Никто из них не оскорбил его предложением сдаться на милость победителя. Тем лучше. Один против всех.

– Где Атти? – прорычал он, наступая, и марайцы засмеялись, беря его в полукольцо. Прыжок, взмах – и задетая концом клинка шея переламывается, фонтанируя кровью, а голова откидывается назад, как крышка чернильницы. Еще удар, но на этот раз сталь высекает искры о сталь, и начинается сумасшедшая мельтешня клинков.