Даже в этом мире, не знающем высокого искусства владения рапирой, требовалось начать обучение с детства, чтобы стать искусным фехтовальщиком на тяжелых клинках. Барини так и не стал им, несмотря на все усилия. Он брал мощью удара, и палаш его был длиннее и тяжелее, чем у противников. В одиночном бою мастер уровня фьера Чамы сразил бы его на третьем или четвертом выпаде, но здесь не было одиночного боя. Нападая все сразу, солдаты мешали друг другу, и еще один из них скорчился, воя и держась обеими руками за дырку в животе.

– Где Атти, сволочи?!

Мир сузился до границ помещения. Остальное перестало существовать. Марайцы хакали и наскакивали – Барини разил и разил. Под тяжестью его ударов опускались клинки врагов, и ему было безмерно жаль, что редко выпадал свободный миг, чтобы сунуть палаш или кинжал в образовавшуюся брешь. Перед ним пятились, но норовили напасть сбоку, обойти со спины. Барини было проще, чем им: он мог не защищать торс, прикрытый ультракевларовой броней под забрызганным чужой кровью камзолом. Парируя опасные удары гардой кинжала, а ударам скользящим позволяя достигать цели, он рубил, колол, сбивал с ног. Вся жизнь на Земле, в космосе и здесь казалась ему сейчас лишь предисловием к этой – главной! – битве. «Атти!» – ревел он, и один раз ему показалось, что он услышал ответный крик сына. Он жив! Его не могли уволочь далеко. Пробиться к нему, пройти по трупам и спастись вместе…

Кто-то подлез сзади, рубанул по спине поперек. Барини лягнул его, одновременно выбрасывая кинжал в просвет защиты того, что слева. Прыжок. Кто-то верещит, попав под ноги. Нет времени на размах, витая гарда палаша с хрустом врезается в чью-то оскаленную харю. Огромный, но неожиданно подвижный, а главное, не берегущий себя, но тем не менее, кажется, неуязвимый боец был явно в новинку спецназу Гухара Пятого. Салаги! Рецепт прост: круши и ничего не бойся, пусть тебя боятся… Барини вдруг обнаружил, что марайцы больше жмутся к стенам, чем атакуют. Ну что же вы! Герцог вас не похвалит. Деритесь, мерзавцы! Или у вас сегодня нет настроения?..

– Атти!!!

Летит, вращаясь, палаш с чьей-то отрубленной кистью, не желающей выпускать рукоять. Путь почти свободен. Еще усилие…

Анфилада. И в ней – накатывающаяся волна врагов. Аркебузный выстрел, боль в правом боку…

Барини опомнился. Жив Атти или убит – его уже не выручить. Жизнь подсунула унганскому князю еще одну подлость: чтобы все, что он делал, сохранило хотя бы подобие смысла, ему надлежало спасаться самому. Альтернатива: ринуться с ревом вперед и геройски погибнуть. Гухар будет доволен…

Прикидывая в уме кратчайший путь к тому тайному ходу, что открывался поворотом статуи Пигмона Обжоры, Барини побежал назад.

Снова фехтовальный зал. Рык, удар – и путь свободен. Сзади накатывала орущая солдатня. Были еще аркебузные и арбалетные выстрелы, сделанные на бегу и, конечно, мимо цели – даже такой большой цели, как Барини. Один раз откуда-то сбоку выскочил мараец, и Барини срубил его, как лозу на тренировке, не прервав бега.

Он успел открыть лаз и, скрывшись в черной дыре, нажатием особого рычага заставил статую Пигмона вернуться на место. Теперь в запасе у него было несколько минут, и дальнейшее казалось простым, как дыхание. Держась стены, он добрался до заветной комнаты, ощупью нашел кремень, трут и огниво, затеплил свечу. Забрав имущество, хотел было расколотить визор о стену, но передумал и взял с собой – надежнее было утопить его в реке. Наскоро осмотрел и ощупал себя – судя по боли в боку, минимум одно ребро было сломано, а больше ничего серьезного. Затем он поджег шнур и поспешил к выходу в плавни.

Спрятанная в самой гуще тростника лодка была на месте – никто не нашел ее за эти годы. В ней было полно затхлой воды, борта осклизли и покрылись плесенью, но все же это была лодка, и ее, по крайней мере, не засосало в ил. Весла тоже были на месте. Вычерпывая ладонями воду, Барини прислушивался к доносившимся из города звукам, скрежетал зубами, глядя на отблески пожаров на воде. Вот же олухи…

Кончено. Проехали.

Потом погруженные в ил ноги ощутили слабый толчок, по черной воде пошла мелкая рябь, и стало ясно, что пороховой бочонок сработал как надо. Вот и прекрасно – концы обрублены.

Кое-как удалось вытащить лодку на воду. Течение подхватило ее и понесло… куда? Вниз? Но если Атти еще жив, если его допросят с пристрастием… нельзя же всерьез полагать, что в самом скором времени не выведают все, что он знает!

Не годится прежний план. Реку ниже города прошерстят со всем тщанием, а потом возьмутся за Спорные земли, которые теперь уже не спорные, а Гухаровы. Рано или поздно – выследят.

Бежать на север – плохой вариант, но, кажется, лучший из имеющихся…

Казалось, на драку ушли все силы без остатка – тем не менее пришлось заставить себя развернуть лодку носом против течения и, превозмогая боль в боку, взяться за весла. Грести предстояло как минимум до рассвета.

Осень стояла во всей красе – яркая, пламенеющая багряной листвой, желтеющая опадающей хвоей. То и дело, не выдержав давления изнутри, с треском разрывались твердые оболочки похожих на ручные гранаты плодов, рассыпая мелкие колючие семена. Солнечным днем хвойные рощи тарахтели так, что хищникам ничего не стоило подобраться вплотную к мелким зверькам, промышлявшим семена.

Барини звери не трогали – им хватало пищи, а кроме того, бывший князь Унгана меньше всего походил на дичь. Разве что для двуногих хищников. Один только раз некий зверь размером поболее рыси выдал себя шипением и, припав к земле, заерзал задом, как делает кот перед прыжком. Барини выставил перед собой палаш – прыгай, дружок, если ты настолько глуп. Зверь не прыгнул.

Колючие семена заключали в себе толику вкусной мякоти, но грызть их было сущим наказанием. Барини охотился на зверьков, отчасти напоминающих земных грызунов, жарил их на палке и ел без хлеба и соли. В это время года никто не умер бы здесь от голода, имея под руками кремень, огниво, трут и арбалет с десятком стрел. Стрелы он берег и стрелял только наверняка.

Спал – на лапнике, закутавшись в плащ, нечасто рискуя разводить костер. Каждое утро превращалось в пытку – боль в боку мешала встать. Кое-как перевернувшись на спину, Барини обхватывал обеими руками колено и принимался раскачиваться, постепенно увеличивая размах, – и с очередным рывком переходил в сидячее положение. Дальше было проще, а днем он, случалось, и вовсе забывал о сломанном ребре.

Здесь не было дорог и почти не было людей. Сюда не добрались бригады лесорубов, сильно проредивших унганские леса ради великих амбиций князя Барини. В этих краях беглец мог рассчитывать остаться незамеченным какое-то время.

С горы – на гору, с горы – на гору… Горы становились выше, а склоны круче. И с каждым днем все выше и выше поднимались на севере вершины Холодного хребта. Некоторые пики уже оделись снегом.

Перебраться через хребет до зимы – вот что было насущной необходимостью. В пределах Унгана Барини не мог чувствовать себя в безопасности. Забейся в щель, как таракан, – выкурят и из щели. Не найдут? Найдут. Потому что будут очень тщательно искать. Не может такого быть, чтобы Гухар не разослал повсюду отряды, назначив большую награду за голову беглеца. Ищут. Найдут – взять живым не попытаются. Зачем новому князю Унгана живой Барини?