Подобно отливу, столь же сильному, как и неожиданному, французское общественное мнение, враждебно настроенное по отношению к России до того, вдруг становится благожелательным. Все русское наивно считается хорошим. Театр увлекается сюжетами из русской истории: «Скифы» Вольтера, «Петр Великий» Дора, «Меншиков» де Лагарпа… В Париже повсюду появляются то гостиница «Россия», то кафе «Дю Нор».[114] Хозяйка магазина модной одежды дает своему заведению название «Русская галантность». Другой лавочник сделал вывеску «Русская императрица». Портной Фаго нажил состояние на том, что стал шить детскую одежду по модели, сообщенной Екатериною Гримму. Мамаши из самых знатных парижских семей хотят, чтобы их крошки были одеты, как маленький царевич Александр. Екатерину это забавляет. «Я считаю, что господин Фаго делает свое дело, удивительно другое: мода приходит с севера, именно северные страны, и Россия в особенности, стали модны в Париже. Возможно ли такое, ведь о нас думали, говорили и писали так плохо, так плохо!»

Если после кончины Людовика XV франко-русские отношения несколько потеплели, то смерть курфюрста Баварского оказала совсем другое влияние на международную обстановку. Кончина Максимилиана Иосифа и обрыв баварского рода предоставили Австрии долгожданную возможность расширить свою территорию. Но распространение влияния Иосифа II Габсбурга на Баварию никак не устраивает других германских князей, и в первую очередь двор Гогенцоллернов. «Скорее соглашусь на бесконечную войну, чем на опеку чванливых Габсбургов!» – восклицает Фридрих II. И опять Австрия и Пруссия сцепились словесно и грозят перейти от слов к делу. Но ни та ни другая сторона не уверена в силе своего оружия. У них равные силы, и военные и дипломатические, и рассудить их может только война на износ. Если только Россия не поддержит ту или другую сторону.

Екатерина понимает это и спокойно соразмеряет рост своего престижа в этом мире, который еще недавно третировал ее как авантюристку. Фридрих II, поставивший ей двух невесток, умоляет свою «русскую сестру» выступить в качестве «арбитра Европы». «Только от нее, – пишет он, – зависит сегодня, быть миру или войне». Стоит ей заявить о поддержке Пруссии, то есть германских княжеств, и Иосиф II с Марией Терезией покорятся.[115] Со своей стороны и Мария Терезия, которая терпеть не могла Екатерину, шлет теперь любезные письма и тоже предлагает ей разрешить конфликт, естественно, в пользу австрийской монархии. Получив просьбы обеих сторон, Екатерина не спешит высказываться. Она питает дружеские чувства и к Фридриху II, и к Иосифу II. К тому же оба ей нужны, если она хочет безнаказанно закончить раздел Польши и изгнать турок с захваченных ими земель в Европе. Продолжать свою политику в Восточной Европе она сможет только при условии, что оба монарха закроют на это глаза и не будут ей мешать. Как помочь Пруссии и не настроить против себя Австрию, и наоборот? Она горда, что ее просят быть посредником, но ее беспокоит мысль, что надо принять решение, которого так ждут и Габсбурги, и Гогенцоллерны. «Какой герб может решить, кто из них прав? – пишет она Гримму. – Кто не прав? Кто хитрит больше? О, Боже, как сделать, чтобы вопрос о наследии в Баварии был решен ясно и справедливо!» В апреле 1778 года король Пруссии, не получив никаких заверений от Екатерины, теряет терпение и отправляется в поход. А Екатерина все выжидает, выясняет вопросы, предложения, испытывая постоянное давление дипломатов, сменяющих друг друга в ее приемной.

По правде говоря, ни на минуту не забывая о споре за баварское наследство, Екатерина довольна своей личной жизнью. Счастливая бабушка, она вновь счастлива в любви. Благодаря Потемкину, гусарский офицер Зорич сменен на русского унтер-офицера Ивана Николаевича Римского-Корсакова, тоже из гусарского полка. Новый фаворит – из старинного рода смоленских дворян, ему двадцать четыре года. Гримм осторожно поддразнивает Ее величество за то, что она «втюрилась» в нового фаворита, на что она в сорок девять лет отвечает с совершенно юным энтузиазмом: «Втюрилась, втюрилась! Знайте же, что это выражение не подходит, когда речь идет о Пирре, царе Эпира, неподвластном кисти живописца и резцу скульптора. Такие шедевры природы вызывают восхищение и восторг, сударь мой… Когда Пирр берет в руки скрипку, все собаки заслушиваются; когда он начинает петь, слетаются птицы, чтобы слушать его, как Орфея. Никогда Пирр не совершил неблагородного поступка, не сделал неграциозного жеста; он излучает свет, подобно солнцу, вокруг него ореол, нимб; никакой при этом женственности, а только мужественность, да еще какая… Все в нем гармонично. Нет каких-то деталей; он производит впечатление драгоценных даров природы, собранных в одном прекрасном существе…»[116]

Позже она пишет: «Ну скажите же, что Пирр прекрасен, что у него благородное и гордое лицо; знайте также, что если бы Вы услышали, как он поет, Вы бы расплакались, как Вы плакали, слушая пение Габриеллы у Елагина».[117]

Действительно, Римский-Корсаков хорошо поет, и, чтобы у него были партнеры, в Санкт-Петербург выписывают лучших артистов из Италии. Он хотел бы попробовать свои силы в пластических искусствах, в литературе. Книгопродавец получил заказ подобрать ему библиотеку. «Какие книги Ваше превосходительство желали бы иметь?» – спрашивает книготорговец. «Знаете что, – отвечает тот, – такие вот толстые большие тома внизу, а над ними поменьше, как у императрицы».

Хорошо знавший Римского-Корсакова кавалер де Корберон пишет о нем: «Это был самодовольный манекен, причем самого низкого пошиба, такого даже в Париже не потерпели бы». Возможно, Потемкин потому и толкнул его в объятия Екатерины, что юноша глуп и лучезарен. Он понимает, что такой фат не может стать для него опасным соперником. Как обычно, он старается развлечь царицу временщиками, оставляя себе главное: ее сердце и ум. Став адъютантом Ее величества и кавалером польского ордена Белого орла, усыпанный, как обычно, титулами, наградами и подарками, Пирр совсем опьянен своим везением и решает позволить себе немножко разнообразия. Для этого он завел любовницу, графиню Строганову. Но этого ему мало. Он сохранил отличное воспоминание о связи с графиней Брюс, которая его «опробовала», и вот решил к ней вернуться для нового испытания. Екатерина застает их в сладострастных объятиях. На этот раз графиня Брюс не может объяснить свои потехи необходимостью услужить императрице. Екатерина не сдерживает гнева. Но буря – сугубо внешняя. Сердце ее не страдает. Наверное, Ее величеству слегка надоел Пирр. Графиню Брюс отсылают на какое-то время в Москву, а Римский-Корсаков, отслужив в постели пятнадцать месяцев, удаляется с щедрыми дарами. На своих бывших любовников царица зла не держит.

Кто на очереди? Когда Вольтер в свое время почтительнейше упрекал ее в непостоянстве, она отвечала, что, наоборот, она «абсолютно верна». «Кому? Красоте. Только она меня и привлекает!» Ей хочется поболтать обо всем этом со старым отшельником из Ферне. Но, увы, он умер 30 мая 1778 года. Екатерине трудно пережить потерю этого человека, хотя встретиться с ним ей ни разу не довелось.