«Государь Император изволил подписать акт об отречении от Престола с передачей такового Великому Князю Михаилу Александровичу.

Его Величество выезжает сегодня (3-го марта) примерно в 2 часа на несколько дней в Ставку через Двинск.

Манифест и Указы передаются по телеграфу отдельно. 3 марта 1 ч. 1244/6. Данилов».

Тишина… Император ушел в историю…

Я посмотрел на Великого Князя: он был бледен; на глазах блестели слезы. «И за сына отрекся»… — тихо произнес он дрожащими губами.

Глубоко взволнованный, я не помню, как отошел от аппарата и, выйдя в «дежурную комнату», присел на стул.

Все опять собрались здесь же. Генерал Лукомский, как всегда размеренной, слегка грузной походкой, взволнованный, но сохраняя полное спокойствие и выдержку, молча прошел с только что принятой телеграммой в руке мимо нас и направился к Генералу Алексееву.

Отречения Императора от Престола и за сына никто не ожидал.

Это было полной неожиданностью для всех[12].

Когда все немного успокоились, начались разговоры о только что происшедшем великом событии, о династии вообще, о порядке престолонаследия и т. д. Великий Князь принимал в этих разговорах участие и разъяснял нам некоторые недоуменные вопросы, говоря, что Государь не имел права по закону отречься за сына.

До поздней ночи не уходили мы и ждали, пока передадут полный текст манифеста. Начало его было то же, что и в проекте, посланном из Ставки, но в середине было радикальное изменение; там говорилось:

«Не желая расставаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше Брату нашему Великому Князю Михаилу Александровичу» и ген. Алексеева:

«Надлежит указать, что по всем подлежащим вопросам благославляем Его на вступление на престол Государства Российского.

Заповедуем брату нашему править делами Государственными в полном и ненарушимом единении с представителями Народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу».

Какую величайшую душевную трагедию должен был переживать ушедший Государь в этот роковой для него день 2 марта!..

Получив полный текст Манифеста[13], Вел. Кн. Сергей Михайлович передал его по телеграфу в Киев Государыне Императрице Марии Федоровне и Вел. Кн. Александру Михайловичу.

Затем был принят по телеграфу Высочайший Указ Государя Императора, подписанный Им перед отречением о назначении Вел. Кн. Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим и Указ Правительствующему Сенату о назначении Председателем Совета Министров ответственного перед народными представителями министерства кн. Г.Е. Львова с перечислением всего состава министров.

Долго мы еще не расходились и делились впечатлениями пережитого. Только в начале 4 часа ночи я ушел домой.

Когда на следующий день в 8 часов утра я пришел в Штаб, мне сообщили, что около 5 часов ген. Алексеев беседовал по аппарату с Родзянко.

Родзянко просил Генерала Алексеева не опубликовывать Манифеста об отречении. Между тем копия цитированной выше телеграммы Генерала Данилова была рано утром передана по телеграфу по всем фронтам со следующей припиской Генерала Алексеева:

«Настоящую телеграмму прошу срочно передать во все армии и Начальникам Главных Военных Округов, входящих в состав фронта. По получении по телеграфу Манифеста, таковой должен быть безотлагательно передан во все армии по телеграфу и, кроме того, напечатан и разослан в части войск. 3 марта 1917 г. № 1908. Генерал Алексеев».

Причина просьбы Родзянко не опубликовывать Манифест была следующая:

«С регентством Великого Князя и воцарением Наследника Цесаревича, — сообщил Родзянко, — быть может и помирились бы, но кандидатура Великого Князя, как Императора, ни для кого не приемлема, и вероятна гражданская война».

На вопрос Генерала Алексеева, почему же депутаты, присланные в Псков для решения именно этого вопроса, не были достаточна инструктированы, Родзянко ответил, что после «отъезда депутатов в Петрограде вспыхнул новый солдатский бунт; к солдатам присоединились рабочие, и анархия дошла до своего апогея. После долгих переговоров с депутатами от рабочих удалось к ночи 2 марта прийти к некоторому соглашению, суть коего: через некоторое время, не ранее полугода, собрать Учредительное Собрание для определения формы правления, до того власть сосредотачивается в руках Временного Комитета Государственной Думы, ответственного министерства, уже сформированного при содействии двух законодательных палат».

Генерал Алексеев был крайне возмущен этим разговором и немедленно же сообщил содержание его Главнокомандующим со следующей припиской:

«Родзянко мечтает и старается убедить, что при такой комбинации возможно быстрое успокоение, решительная победа будет обеспечена, произойдет подъем патриотического чувства, все заработает в усиленном темпе.

Некоторые уже полученные сведения указывают, что Манифест уже получил известность, местами распубликован, вообще немыслимо удержать в секрете высокой важности акт, предназначенный для общего сведения, тем более, что между подписанием акта и обращением Родзянко ко мне прошла целая ночь. Из совокупности разговоров Председателя Думы Главкосевом и мною позволительно прийти к выводу: 1) В Государственной Думе и ее Временном Комитете нет единодушия, левые партии, усиленные Советом Рабочих Депутатов, приобрели сильное влияние, 2) на председателя Думы и Временного Комитета Родзянко левые партии и рабочие оказывают мощное давление, и в сообщениях Родзянки нет откровенности и искренности, 3) цели господствующих над Председателем партий ясно определились из вышеприведенных пожеланий Родзянко, 4) войска Петроградского гарнизона окончательно распропагандированы рабочими депутатами и являются вредными и опасными для всех, не исключая умеренных элементов Временного Комитета. Очерченное положение создает грозную опасность более всего для Действующей Армии, ибо неизвестность, колебания, отмена уже объявленного манифеста могут повлечь за собой шатание умов в войсковых частях, и тем расстроить способность борьбы с внешним врагом, а это ввергнет Россию безнадежно в пучину крайних бедствий, повлечет потерю значительной части территории и полное разложение порядка в тех губерниях, которые останутся за Россией, попавшей в руки крайних левых элементов.

Получив от Его Императорского Высочества Великого Князя Николая Николаевича повеление в серьезных случаях обращаться к нему срочными телеграммами, доношу ему все это, испрашиваю указаний, присовокупляя: 1) суть настоящего заключения сообщить председателю Думы и потребовать осуществления Манифеста во имя спасения Родины и Действующей Армии, 2) для установления единства во всех случаях и всякой обстановке созвать совещание Главнокомандующих в Могилеве. Если на это совещание изволит прибыть Верховный Главнокомандующий, то срок будет указан Его Высочеством, если же Великий Князь не сочтет возможным прибыть лично, то собраться 8 или 9 марта. Такое совещание тем более необходимо, что только что получил полуофициальный разговор по аппарату между чинами Морского Главного Штаба, суть коего: обстановка в Петрограде 2 марта значительно спокойнее, постепенно все налаживается, слухи о резне солдатами офицеров сплошной вздор, авторитет Временного Правительства, по-видимому, силен. Следовательно, основные мотивы Родзянко могут оказаться неверными и направленными к тому, чтобы побудить представителей Действующей Армии неминуемо присоединиться к решению крайних элементов, как к факту совершившемуся и неизбежному.