В 1962 г. Ольга Шатуновская изложила это дело в уже упоминавшемся письме Хрущеву[709]. В нем она утверждала, что некий А. Севастьянов, предположительно близкий друг Кирова, незадолго до своей смерти в 1956 г. написал записку, в которой изложил содержание одной беседы с Кировым. Он пишет, что, как сказал ему Киров, во время съезда некоторые секретари обкомов и другие делегаты обратились к нему с предложением стать генеральным секретарем партии, а Сталин при этом должен был возглавить советское правительство. Далее в письме Шатуновская говорит, что Севастьянов рассказывал об этом некоторым людям, в т. ч. члену Политбюро Андрееву. Как мы видели, письмо Шатуновской Микояну и Хрущеву изучалось комиссией Яковлева и было признано «тенденциозным».

Во времена гласности в конце 1980-х гг. эта история снова всплыла, на этот раз дополненная «интересными деталями». Ольга Шатуновская рассказала следующее:

Во время XVII партсъезда, несмотря на его победоносный тон и овации Сталину, на квартире Серго Орджоникидзе (небольшой дом у Троицких ворот) происходило тайное совещание некоторых членов ЦК — Косиора, Эйхе, Шеболдаева, Шаранговича и других товарищей. Участники совещания считали необходимым устранение Сталина с поста генсека. Они предлагали Кирову заменить его, однако Сергей Миронович отказался[710].

Некоторые версии этой истории дополняются утверждением, что Киров опасался за свою жизнь. В письменном свидетельстве Андреев упоминает, в частности, беседу с Севастьяновым в 1956 г. Севастьянов якобы сказал, что Сталин, узнав о предложении от Кирова, похвалил его и назвал настоящим другом[711]. Летом 1934 г. во время совместного отпуска Севастьянов якобы услышал от Кирова: «Сталин теперь меня в живых не оставит». В дальнейшем Киров и его семья жили в постоянном страхе. О том же говорила и Софья Маркус, сестра жены Кирова. В 1960 г. она сказала, что Сталин, узнав об этой беседе, вызвал Кирова. Киров не отрицал факта такого разговора. Более того, Киров якобы рассказал Сталину, что ветераны партии осуждают его деятельность. По словам С. Маркус, Киров покинул Москву в подавленном состоянии, якобы заявив: «...теперь моя голова на плахе». Елена Смородина, жена секретаря Ленинградского горкома, утверждала то же самое[712].

Кирилина отвергает эти свидетельства. Она утверждает, что хотя Киров и знал Смородину, однако ни он, ни его жена не могли вести с Кировым какие-либо конфиденциальные беседы. Они никогда не были близкими друзьями. В 1960 г. Софье Маркус было 79 лет, она уже несколько лет была больна и с трудом узнавала знакомых людей. К тому же маловероятно, что Киров мог с ней говорить об этом после съезда партии 1934 г. Она жила в Москве и до убийства в Ленинград не ездила. В Москве в тот год Киров никогда ее не посещал, т. к. «отношения между ними были более чем прохладные». Севастьянов, вероятно, мог говорить с Кировым на такую тему, однако не ясно, когда именно это произошло[713].

Свидетельство Андреева является историей из третьих рук, она была обнародована через 25 лет после того, как все якобы произошло. Кстати, то же самое можно сказать и обо всех других версиях этой истории. Никто из тех, кто предположительно вел беседы о замене Сталина Кировым или же могли быть свидетелями таких бесед, так никогда и не объявились. Все свидетельства (истории из вторых или третьих рук) относятся к 1960-м гг. Кирилина удивляется, почему никаких сведений о подобных беседах не появились сразу после XX съезда партии в 1956 г., когда люди возвращались из лагерей, или же в 1957 г. во время работы комиссии Молотова. Они появились только в 1960 г. как будто «по команде»? Например, Андреев, который, видимо, знал об этом еще в 1956 г., но до 1960 г. ничего не писал.

Кирилина также обращает внимание на то, что в страхе Кирова за свою жизнь было что-то анахроничное. В 1934 г. (и раньше) Сталин использовал другие методы против своих политических оппонентов: исключение из партии, снятие с официальных постов, ссылки и моральные унижения. Люди начали по-настоящему бояться за свою жизнь (если чем-то не угодили Сталину) только со второй половины 1930-х гг. Нет никаких оснований доверять и историям о встрече, которая якобы состоялась в кабинете Орджоникидзе. Несмотря на некоторые разногласия, в 1934 г. Орджоникидзе был одним из наиболее преданных сторонников Сталина. Как полагает Кирилина, в 1936-1937 гг. такая встреча в кабинете Орджоникидзе могла состояться, но не в 1934 г.[714]

Другой фактор, который подрывает доверие к данной истории, — о ней ничего не упоминается в материалах ОГПУ о слежке, которую оно вело во время съезда[715]. Конечно, подобные беседы велись в тайне, но в этих обсуждениях, по-видимому, принимали участие многие люди, поэтому вряд ли их не услышали бдительные сотрудники ОГПУ.

Еще один фактор, который вызывает сомнения в правдивости данной истории — политическое положение Кирова, его относительно слабые позиции в партийном руководстве. Киров не играл значительной роли в деятельности Политбюро и вообще редко присутствовал на его заседаниях, тогда как остальные его члены возглавляли многочисленные комиссии, создаваемые в его рамках. Как мы уже видели в гл. 3, представляется очень сомнительным, что его можно было бы назвать «умеренным» политиком. У Кирова не было собственной политической программы, он придерживался политической линии Сталина. К тому же до 1934 г. Киров почти исключительно занимался делами своего региона, Ленинграда и Ленинградской области. И только в 1934 г., когда он после XVII съезда партии был избран в Оргбюро и стал секретарем Центрального Комитета, он начал обращать больше внимания на другие проблемы — и опять же по инициативе Сталина[716].

Доверие к этим слухам подрывают и те люди, которые указывают на формальное обстоятельство, что генерального секретаря избирает не съезд партии, а Центральный Комитет. Конечно же, нет ничего невозможного в том, что делегаты съезда действительно могли обсуждать вопрос замены генерального секретаря и спрашивали во время съезда Кирова, не хотел бы он выставить свою кандидатуру на этот пост на заседании нового ЦК сразу после окончания съезда.

Несмотря на многочисленные сомнительные и просто ошибочные свидетельства по этому делу, все же есть некоторые моменты, которые могут подтвердить, что, в конце концов, данная история правдива. Такова, например, беседа Молотова с Феликсом Чуевым. По словам Молотова, 8-10 делегатов съезда, включая несколько важных партийных деятелей, действительно сообщили Кирову, что они хотели бы предложить ему занять пост генерального секретаря. Киров отказался от этого предложения, назвав его смехотворным. Молотов указывает только на двух членов этой группы, Шеболдаева и некоего Оганезова, который якобы и рассказал Молотову об этом эпизоде. Молотов также подтвердил, что Киров сам впоследствии рассказал о нем Сталину и «рассказывал подробно»[717].