– Как по-твоему, Скай, с тобой все будет хорошо?

Вопрос кажется простым и откровенным, но сложнее, пожалуй, мне не задавали.

– Не знаю, – пожимаю я плечами.

Это честно. Хочется думать, что все у меня будет хорошо, особенно с Холдером. Но я не уверена.

– Чего ты боишься?

– Всего, – быстро отвечаю я. – Я в ужасе от моего прошлого. От обрывков воспоминаний, которые мелькают, когда закрываю глаза. От настоящего. Я боюсь ночей, когда тебя не окажется рядом. Боюсь, что Карен будет плохо и я этого не вынесу. Меня пугает мысль, что я больше не знаю, кто она такая. – Я отрываю голову от его груди и смотрю ему в глаза. – Но знаешь, что страшнее всего?

Холдер проводит рукой по моим волосам, не отводя взгляда.

– Что? – спрашивает он с искренним участием.

– Разобщенность с Хоуп. Я знаю, что мы один человек, но кажется, что случившееся с ней произошло не со мной. Я словно бросила ее. Оставила плачущей и испуганной у дома, а сама села в машину и укатила прочь. Теперь я – это два совершенно разных человека. Маленькая девочка, до смерти напуганная, и девочка, бросившая ее. Я вроде как виновата в том, что построила между нами стену. И боюсь, что мы не сольемся.

Я прячу голову у него на груди, понимая, что, скорее всего, несу околесицу. Он целует меня в макушку, а я снова поднимаю глаза к небу, гадая, смогу ли когда-нибудь чувствовать себя нормально. Насколько проще было не знать правды!

– После развода моих родителей, – отзывается Холдер, – мать волновалась и записала нас с Лесс к психотерапевту. Это продолжалось около полугода… но я помню, что всегда корил себя и думал, что я и был причиной развода. Я считал, что на них сильно повлияло мое бездействие в день, когда тебя увезли. Теперь я знаю, что винил себя напрасно. Но однажды мой психотерапевт сделал вещь, которая помогла. Тогда мне бывало неловко, но время от времени я ловлю себя на том, что иногда это делаю. Он заставлял меня переноситься в прошлое и высказывать тогдашнему ребенку все, что хотелось. – Он чуть запрокидывает мне лицо, чтобы я смотрела на него. – Пожалуй, тебе надо попробовать. Знаю, это звучит странно, но все же может помочь. Вернись и скажи Хоуп все, что не сказала тогда.

Я утыкаюсь подбородком ему в грудь:

– Что ты имеешь в виду? Я должна вообразить, будто разговариваю с ней?

– Именно. Попробуй. Закрой глаза. – (Я подчиняюсь. Не вполне понимаю, но делаю.) – Готова?

– Да. – Я кладу ладонь ему на сердце и прижимаюсь виском к груди. – Правда, я плохо соображаю, что надо делать.

– Просто представь себя нынешней. Ты подъезжаешь к родному дому и останавливаешься напротив. Но мысленно нарисуй его таким, каким он был тогда, – объясняет Холдер. – Как в детстве. Ты помнишь, что дом был белым?

Я крепко зажмуриваюсь, смутно припоминая белый дом.

– Да.

– Хорошо. Теперь тебе надо найти ее. Поговори с ней. Объясни, какая она сильная. И красивая. Скажи все, что она хочет услышать. Все, что ты могла бы сказать себе в тот день.

Я освобождаю голову от лишних мыслей и пытаюсь последовать его совету. Представляю себя нынешней и что случилось бы, если бы я подъехала к тому дому. Скорее всего, на мне был бы сарафан, а волосы я завязала бы в конский хвост, поскольку очень жарко. Я уже почти чувствую солнце, бьющее через лобовое стекло и греющее кожу.

Я заставляю себя выйти из машины и перейти улицу, хотя мне не хочется идти к тому дому. Сердце сразу же начинает биться сильней. Я не уверена, что хочу видеть ее, но делаю то, что предлагает Холдер, и продолжаю шагать вперед. Вот я вижу боковую часть дома и сразу же замечаю ее. Хоуп сидит на траве, обхватив колени. Она плачет, опустив голову, и это совершенно разбивает мне сердце.

Я медленно подхожу к ней и, немного выждав, осторожно опускаюсь на землю, не в силах оторвать взгляд от этой хрупкой маленькой девочки. Когда я сажусь на траву прямо перед ней, она поднимает голову и смотрит на меня. Сердце сжимается, потому что взгляд ее темно-карих глаз совершенно безжизненный. В них совсем нет радости. Я пытаюсь улыбнуться, так как не хочу, чтобы она увидела, насколько задевает меня ее боль.

Я протягиваю к ней руку, но замираю в нескольких дюймах от нее. Она пристально смотрит печальными карими глазами на мои пальцы. У меня дрожат руки, и она это видит. Может быть, поняв, что я тоже напугана, она проникается ко мне доверием. Вскинув голову еще выше, она тянет ко мне свою ручонку.

Я гляжу, как моя детская рука держит мою теперешнюю, но мне этого мало. Я хочу забрать у нее всякие боль и страх.

Вспоминая слова Холдера, я смотрю на нее и, крепко сжимая ее руку, откашливаюсь.

– Хоуп. – Она все так же терпеливо смотрит на меня, пока я набираюсь храбрости заговорить с ней… Сказать все, что нужно. – Ты знаешь, что ты самая храбрая девочка на свете?

Она качает головой и упирается взглядом в траву.

– Нет, я не храбрая, – тихо и убежденно возражает она.

Я беру ее вторую руку и заглядываю в глаза:

– Да, храбрая. Ты невероятно храбрая. И ты выдержишь все это, потому что у тебя щедрое сердце. Сердце, которое способно сильно любить жизнь и людей. И ты красивая. – Я прижимаю ладонь к ее груди. – Вот оно. У тебя прекрасное сердце, и однажды кто-то его полюбит, как оно того заслуживает.

Она забирает у меня руку и вытирает глаза:

– Откуда ты все это знаешь?

Я наклоняюсь к ней и заключаю ее в объятия. Она в ответ обнимает меня за шею. Я шепчу ей на ухо:

– Знаю, потому что мне пришлось вытерпеть то же, что и тебе сейчас. Знаю, как ты страдаешь оттого, что папа делает с тобой, потому что со мной он делал то же самое. Я знаю, как сильно ты его за это ненавидишь, но знаю также, что ты очень его любишь, потому что он твой папа. И это правильно, Хоуп. Правильно любить все хорошее в нем, потому что не такой уж он плохой. И правильно ненавидеть в нем то плохое, что мучает тебя. Только обещай, что никогда не будешь чувствовать себя виноватой. Обещай, что никогда не станешь винить себя. Это не твоя вина. Ты всего-навсего маленькая девочка, и не твоя вина, что жизнь у тебя вышла такой трудной. И как бы ты ни хотела забыть то, что случилось с тобой, и стереть из памяти эту ее часть, я хочу, чтобы ты помнила.

Я чувствую, как дрожат ее руки и она тихо плачет у меня на груди. От ее слез я тоже начинаю плакать.

– Я хочу, чтобы ты, несмотря на все беды, помнила, кто ты такая. Потому что все эти гадости не ты сама. Это просто то, что происходит с тобой. Ты должна понять, что вещи, происходящие с тобой, и ты сама не одно и то же. – Я осторожно приподнимаю ее голову и заглядываю в карие глаза, полные слез. – Обещай, что никогда не будешь стыдиться себя, как бы тебе ни хотелось. И хотя сейчас ты этого не поймешь, но обещай, что не позволишь тому, что делает с тобой папа, отделить себя от того, кем ты являешься. Поклянись никогда не терять Надежду.