С перепуга молодые были уверены: прием провалится. Но им все помогали, прощали промахи, закрывали глаза на неувязки. Юность, красота и беззастенчивое счастье привлекают самые заскорузлые в интригах сердца. Аничков сиял. При взгляде на ковры, канделябры, китайские вазы и мраморные ступени становилось ясно: здесь поселились небожители. Но стоило великокняжеской чете появиться на вершине лестницы и начать торжественно спускаться к гостям, как Елизавета Андреевна поняла: бояться нечего. Эти двое слишком заняты друг другом, из последних сил скрывая, что им нет ни до кого дела. Если бы не послушание, бежали бы куда глаза глядят.

Великий князь еще хмурился и производил впечатление угрюмца. Но его очаровательная спутница – такая домашняя, несмотря на роскошный наряд, – менее всего выглядела высочайшей особой. Старательная, хорошо разучившая роль школьница. Натали, путешествовавшая в ее свите по Германии, говорила, что царевна – сама тишина. Ей ничего не надо. Ее ничто не беспокоит. Возле нее муж – в другое время наказание Божье – замирает, как возле святого источника, и начинает вдруг говорить разумные добрые вещи, которых от него никто не ждет.

Слушая это, Александр Христофорович только хмыкал. А потом тихо сказал жене:

– Не верь ни одному дурному слову об этом человеке. И если он вдруг сорвется, наговорит тебе дерзостей – тоже не верь. Заткни уши и отойди. Он лучше их всех, только не знает, как показать. Ну да с Шарлоттой, с детьми все как-то обомнется.

Глядя теперь на высокого, хмурого, бледного красавца, Елизавета Андреевна не знала, кому верить. Великокняжеская чета обходила приглашенных, всем улыбалась и одаривала ласковыми словами. Вдруг, завидев далеко не в первом ряду Бенкендорфа, Николай Павлович так обрадовался, что затормозил обеими ногами в пол и, бросив остальных гостей, понесся к одному из них. При этом он сиял всем лицом, минуту назад насупленным, а остановившись, вцепился в руку генерала и затряс ее так, словно хотел оторвать.

– Вы! – воскликнул Никс. – Как прекрасно! Наконец-то maman… – Он осекся, потому что даже думать о вдовствующей императрице с упреком не позволялось. – Простите. Позвольте представить вас моей супруге. Ведь вы еще не знакомы?

Оба, и Бенкендорф, и царевна, согласно закивали: нет-нет, мол, знакомьте – лишь бы не возражать. Хотя уже встречались на вечерах у Марии Федоровны.

Его высочество был в восторге. Сразу всех познакомил и познакомился сам. Елизавета Андреевна произвела на него наилучшее впечатление. Было видно, что он сильно восхищается женской красотой. Даже оглянулся несколько раз, но не на одну даму – госпожа Бенкендорф мигом это поняла – а на чету в целом: хорошо смотрятся. Этим он купил и ее сердце, ведь с первого дня при дворе она ловила на себе откровенные, приглашающие взгляды. Приятно, что великий князь не такой. Он гордо взирал на собственную жену, мол, она-то лучше всех, дело ясное, и обводил окрест победным взглядом. А шедшая рядом с ним молодая дама чувствовала себя под защитой.

Гости начали чинно, парами подниматься по лестнице. Бенкендорфов затерли чужие ревнивые спины. Елизавета Андреевна впервые почувствовала, что старые вельможи бросают на нее завистливые взоры. С ними говорили! Их выделяли!

– Привыкай, – шепотом подбодрил муж. – Благоволение – крест. Его не прощают.

Вечер удался на славу. Плясали до упаду, потому что великая княгиня – хозяйка дома – обожала танцы и, надо признать, исполняла их с балетной выучкой. Она была на целую голову выше окружающих дам, очень хрупкая и походившая в бальном платье на сорванный ветром белый садовый колокольчик.

В смежных покоях стояли карточные столы для мужчин. И хотя сам царевич не курил, на первом этаже были устроены покои с мягкими креслами, где любители табака могли вволю погрызть янтарные трубки или удивить соседей толстыми бразильскими пахитосами. Наконец, всех собрал поздний ужин. В меру легкий, но состоявший из множества перемен, так что при желании можно было и объесться.

Улучив момент, когда муж с генералами обсуждал что-то выше дамского понимания, царевна отважилась приблизиться к Елизавете Андреевне и несколько застенчиво, что не вязалось с ее высоким положением, заговорила:

– Вам нравится у нас?

– Я потрясена, ваше высочество, – честно призналась госпожа Бенкендорф. – Я никогда не видела такого великолепия. Впрочем, я в городе совсем нова, и меня удивит даже ярмарочная свистулька.

Тут она поняла, что сморозила глупость. Но ее собеседница и не думала надуваться.

– Maman сказала, что вы очень безыскусны. В смысле искренни.

Обе начали смеяться.

– Говорят, будто у нас прекрасно получилось, – продолжала принцесса. – Но я думаю, они просто хотят ободрить нас и поощрить к дальнейшим приемам.

– А вам самой хотелось бы? – спросила Елизавета Андреевна.

Великая княгиня смотрела на нее очень доверчиво.

– Я люблю праздники. Но люблю и тишину. Знаете, когда муж и дети рядом. Когда нет никого чужого… Я очень хочу дать ему дом.

Эти слова тронули госпожу Бенкендорф. Она тоже хотела подарить Шурке семью – то, что он так безуспешно искал и вот, наконец, кажется…

– О, вы меня понимаете! – воскликнула царевна, внимательно следившая за лицом собеседницы. – Maman права, с вами стоило познакомиться. Вы думаете о своем муже. А не о том, чтобы отобрать чужого.

Последние слова вырвались у принцессы непроизвольно, и она даже приложила пальцы к губам.

– Неужели кто-то пытался? – изумилась Елизавета Андреевна. Это была очередная бестактность, вновь прощенная за отсутствием злого умысла.

– Более чем достаточно, – в голосе великой княгини прозвучали обида и усталость. – С тех пор как Николя стал таким красивым. А я ведь помню его еще лохматым и смешным. Неуклюжим настолько, что все мои бальные туфельки были оттоптаны. – Молодая женщина помимо воли заулыбалась.

– Вот что, – сказала Елизавета Андреевна с неизвестно откуда взявшейся житейской покровительственностью. – Ваш муж смотрит только на вас. И это их бесит. Но вам-то самой какое дело до этих… дурных женщин?

Великая княгиня нервно поправила оранжевый газовый шарф, которым после танцев ее закутал Никс.

– Я не такая красивая, как моя мать, королева Луиза. И за глаза, в спину, об этом говорят.

Любая другая на месте госпожи Бенкендорф бросилась бы уверять царевну, будто та прекрасна. Тем более что основания имелись. Но Елизавета Андреевна сказала совсем неожиданное:

– В народе говорят: не родись красивой. Ведь вы счастливы?

– О да! – выдохнула Шарлотта. – Но все мое счастье в нем. – Она взяла Елизавету Андреевну под руку, чем едва не вызвала обморок у более высокопоставленных дам. – Бывайте у нас всегда, как нам разрешат устроить вечер.

Госпожа Бенкендорф обещала.

* * *

Дома их ждало ужасное известие: потерялся добрейший Христофор Иванович. Александр и Константин не успели даже раздеться, как были в парадных мундирах и бальных туфлях уехали к старику на Литейный.