София, медленно ведя ручкой, нарисовала серию аккуратных горбиков. После каждого линия стремительно падала к нулю. На последний бумаги не хватило. София развернула блокнот – показать рисунок Еноху и Си-плюсу.

– И вот что мы имеем сейчас, – сказала она. – Так было примерно час назад.

– Как будто он зациклился, – сказал Си-плюс. – Такое у меня впечатление от твоего графика.

– Это меня и беспокоит, – ответила София. – Либо он просыпается, наращивает некоторый уровень активности и засыпает снова.

– Я бы не рекомендовал употреблять в дипломе такого рода антропоморфную лексику, – сказал Солли.

– Разумеется.

– Основополагающий вопрос: может ли коннектом автомодифицироваться? – спросил Енох.

– Автомодификация – огромная самостоятельная тема, совершенно отдельная от того, что я пытаюсь сделать на этом этапе! – воскликнула София.

Она глянула на Солли и Си-плюса и поняла, что они опешили не меньше ее. О да, тема для обсуждения была увлекательная. Но далеко за пределами Софииного проекта.

– «Дорогая мамочка», – повторил Енох.

– О’кей. О’кей, мам, есть огромная разница между компьютерной моделью и реальным мозгом. Реальный мозг – Гераклитов огонь. Никогда не бывает одним дважды. Можно сделать скриншот мозга в момент смерти – как мы поступили в случае МД, – но он будет соотноситься с мозгом как стоп-кадр – с фильмом. В настоящем мозге при каждом импульсе нейрона мозг в ответ немного себя переписывает. Часто используемые связи укрепляются. Неиспользуемые отмирают. Нейроны меняют свои функции. Что-то запоминается. Что-то забывается. И ничего этого в моей модели не происходит.

– Почему? – спросил Солли. Он прекрасно знал ответ, но взял на себя роль сурового оппонента. А заодно немного защищал ее от Еноха с его агрессивным методом задавать вопросы.

– Ну, во-первых, потому что я не чувствую себя готовой. Мне надо было прежде его запустить. Посмотреть, что получится. Во-вторых, потому что это дороже. Потребуется больше памяти, больше вычислительной мощности, а я боюсь остаться на нуле.

– В алгоритмах, которые ты используешь, есть встроенная возможность автомодификации, – сказал Енох. – Если ты не взяла на себя труд их вычистить.

– Нет, я их не убирала. Просто отключила.

– Не думаю, что кто-нибудь здесь станет оспаривать это решение. – Солли глянул на Еноха. – Ты совершенно права, надо было его сперва запустить и посмотреть результат. И никто не станет тебя винить за бережливое расходование средств.

Енох сказал:

– Но тогда нечего удивляться циклическому поведению. Это замкнутый круг.

– Стоп-кадр, – проговорила София.

– Можно мне посмотреть? – спросил Солли. – Мне просто интересно, как это выглядит. Ты раззадорила мое любопытство.

– Конечно. Там очень простой интерфейс старой школы. Можно спроецировать сюда? – она показала на кусок пустой стены и надела очки.

– Для того эта стена и нужна.

Солли встал, подошел к столу и нашел под бумагами VR-гарнитуру. К тому времени, как он надел ее и включил, София уже спроецировала на стену виртуальный экран и вошла в свой аккаунт «Дыры-в-стене». Он выглядел на удивление архаично, как веб-страница года так 1995-го, с фоновой фотографией одноименного ущелья.

В другом окошке София запустила программу, с помощью которой визуализировала и анализировала темп сжигания. Первым делом появился график, похожий на тот, который она рисовала в блокноте, но с бо́льшим количеством шума. Циклический волновой рисунок читался ясно.

– А можешь показать изменения баланса во времени? – попросил Солли.

– Конечно.

София ввела команду, исправила ошибку, что-то еще поменяла и вывела новый график. Это был спуск от большой февральской величины к более маленькой сегодняшней. Иногда график снижался круто, иногда выходил на горизонталь, повторяя периодичность темпа сжигания.

– Это мне и надо было видеть, – сказал Солли. – За четыре месяца ты потратила примерно три четверти суммы, которую Загадочный Благодетель подарил тебе на Рождество… или на Хануку. – Он глянул на Еноха. – Окончательный срок сдачи диплома – через неделю. Если оставить модель работать как есть, к концу недели у тебя будет много непотраченных денег на счету. Но ты не узнаешь за эту неделю ничего нового.

– Согласна. Все застопорилось.

– В таком случае я советую включить функцию автомодификации, – объявил Солли.

София на несколько мгновений умолкла. К этому она готова не была. Такое мог предложить Енох. Не Солли.

– Послушайте, мне ужасно хочется, – сказала София, немного придя в себя. – Но это как-то… не знаю… ненаучно, что ли? Я с этим-то еще не разобралась. А так я пойду дальше и еще все усложню.

– Наука начинается со сбора данных, – ответил Солли. – Все ученые хотят, чтобы данные были лучше. Пусть это тебя не останавливает.

– Я не хочу казаться слишком самоуверенной.

– Неделя до защиты диплома, – заметил Солли, – последний период жизни, когда избыток самоуверенности может сойти с рук. Советую использовать его сполна.

Они что-то задумали. Эта мысль доходила до нее в следующие несколько дней – не как внезапное озарение или нахлынувшая волна, а как подземные воды, просачивающиеся в фундамент дома. На это наводили отдельные намеки, каждый из которых можно было объяснить иначе. Но окончательно ее убедило то, как смотрел и как говорил Корваллис, когда она вошла в кабинет. Будь Си-плюс в Принстоне, он бы услышал ее шаги, увидел, как открывается дверь. Выражение его лица мгновенно бы изменилось. Однако задержка сети дала ей фору. Соединение у Солли было такое быстрое, каким только могли сделать его админы. Однако админы не в силах изменить скорость света. Прежде чем изображение входящей в кабинет Софии передалось Корваллису, где уж он там находился, а новое выражение его лица – обратно, прошло время. И в это время она стояла перед большим монитором, как незримый дух. Не Святочный Дух Прошлых Лет, а скорее наоборот. Она была в настоящем и видела Си-плюса и Еноха, какими они были в прошлом – за мгновение до ее входа. И Корваллис Кавасаки, увеличенный в три раза на огромном мониторе, выглядел как никогда на ее памяти. У него было лицо ребенка. Выражение «ребенок в кондитерской» не вполне это передает.

София слышала в мамином пересказе, как Джон и Додж, лет примерно десяти и восьми соответственно, ухитрились вскрыть замок бомбоубежища, которое их отец устроил под задним двором айовского дома в самые жуткие годы холодной войны. Они забрались туда с фонариками и обнаружили много чарующего и страшного: винтовки и боеприпасы к ним, армейские рационы, но и военные трофеи, снятые их отцом с убитых фашистов, фотографии, которые он делал в освобожденных концлагерях, стопки европейской порнографии, флаконы с морфием, древние бутылки коньяка и бордо, переписку с женщинами, ни одна из которых не была его женой. Додж и Джон аккуратно вышли из бомбоубежища, заперли дверь и никогда не проболтались отцу, что там побывали. После смерти патриарха они почти все вынесли и уничтожили.