Зула в своей жизни организовала больше конференций, чем могла упомнить. Внешняя неформальность мероприятия скрывала тщательность подготовки и огромный опыт Зулиных помощников. Расстояние от города позволяло настроиться на новый лад и внушало мысль, что предстоит нечто особенное, но, будь оно больше, многие бы просто не приехали. Открывалась конференция в середине дня – не слишком рано, не слишком поздно. Приглашения Зула разделила – отдала часть мест Уотерхаузам, часть НЭО. Еще сколько-то она отправила Синджину Керру, надеясь, что тот разберется в гордиевом узле фондов и фирм Элмо Шепарда. Еще одна порция досталась Солли Песадору, и, разумеется, несколько мест Зула зарезервировала для Фортрастовского фамильного фонда. Свои приглашения она не рассылала до того, как остальные сделают выбор, оставляя себе возможность при необходимости выровнять баланс.

Однако этого не потребовалось. Другие организации выбирали мудро. По стандартам ИТ-индустрии Уотерхаузы были на данное время старой финансовой аристократией – скучным балластом, который не даст конференции накрениться в ту или иную сторону. Восторженных либертарианцев из мира Элмо Шепарда уравновешивали приглашенные из НЭО, которая за эти годы превратилась в безобидный фонд, занятый примирением науки и религии. Гениев экстра-класса предоставил Солли Песадор; к своей чести, он пригласил не только своих сотрудников, но и тех, кого мог считать конкурентами. Правда, Зуле показалось, что в списке маловато действующих руководителей соответствующего профиля. Заручившись обещанием Корваллиса и Мэйв быть на конференции, она разослала оставшиеся приглашения директорам и научным руководителям компаний, занятых созданием квантовых компьютеров и распределенными реестрами. На сегодня в списке гостей были двадцать семь человек, один робот и один монстр.

Насколько знала Зула, слово «монстр» в этой связи произносилось впервые, но в каком-то смысле она даже радовалась, что оно наконец прозвучало.

Открытие было, по сути, организационным. Для начала огласили основные правила: все не для записи, нельзя фотографировать, нельзя постить в сеть. Все конфликты и соперничества следовало оставить на пирсе. Тем более что часть вопросов касалась как раз юридических закавык, сопутствующей этой истории с тех пор, как Ричард Фортраст подписал завещание.

София рассказала про летнюю практику и диплом. Она защитилась в мае, сейчас был октябрь. Дальше эстафету принял Солли. Он продолжил, начиная с дипломной презентации, когда на счету закончились деньги и тут же поступило неожиданное вливание «вероятно, от кого-то из присутствующих в этом зале». Летом и осенью Процесс (так они называли то, что запустила София) расходовал все больше ресурсов, причем его запросы росли то понемногу, то (как, например, на прошлой неделе) огромными квантовыми скачками.

На следующем заседании обсуждали чтение мыслей. Эмблемка в программе конференции представляла собой кадр из «Звездного пути»: Спок положил руки на лицо капитана Кирка и с помощью вулканского слияния разумов читает его мысли. В начале заседания люди Эла виртуально бойкотировали докладчика: они устроились на диванчиках возле камина, где встал робот. Из названия они сделали вывод, что им собираются вешать на уши лапшу. И впрямь, докладчица – приглашенная Солли нейробиолог из Университета Южной Каролины – для разогрева публики привела несколько таких поп-культурных ассоциаций. Однако затем она вполне серьезно спросила, как мы можем узнать, что происходит в чужом сознании, будь то биологический мозг или цифровая модель. Мы принимаем речь и другие формы коммуникации как само собой разумеющееся. Компьютерные гики склонны рассматривать их как дополнительные модули, отдельные от мозга как такового, – периферийные устройства ввода-вывода, которые можно подключить наподобие микрофона или принтера. Нейробиологи рассматривают ввод и вывод как нечто более фундаментальное, вплетенное в нейронную ткань мозга. Никто не знает, как понимать Процесс, который вроде бы моделирует мозговую деятельность, но не подключен ни к чему, кроме банковского счета.

Докладчица сознательно не делала никаких выводов. Она задавала вопросы, а не предлагала ответы. При этом, как обычно, подразумевалась, что глупая студентка София все сделала неправильно. Не надо было запускать весь мозг сразу и смотреть, что получится. Надо было действовать постепенно и на каждом шаге продумывать устройства ввода-вывода.

Впрочем, в середине доклада робот вышел на середину зала, туда, откуда было лучше видно. Эловы ребята разом встрепенулись. Никто не знал наверняка, но все предполагали, что роботом – устройством удаленного присутствия, то есть ушами и глазами человека, физически находящегося в другом месте, – управляет из Европы Эл Шепард.

Первые роботы удаленного присутствия, когда не двигались, стояли столбом. Этот был куда элегантнее. Даже если он не перемещался, он поминутно менял позу, переминался с ноги на ногу, поворачивал голову на звук и движение. Его голова представляла собой эллипсоид, матово-серый без каких-либо черт, если не считать крохотных дырочек для камер и микрофона. В теории, если смотреть на него через аппаратуру дополненной реальности, можно было видеть спроецированное лицо оператора, так что тот как будто находился в комнате. Однако Эл, или кто там управлял роботом, отключил эту функцию, и робот оставался анонимным. Почти верный знак, что это был именно Эл либо помощник, находящийся с ним в одной комнате. Эл уже некоторое время не показывался на людях; предполагали, что его болезнь, о которой теперь знали все, прогрессирует.

Последнее заседание первого дня было посвящено завещаниям, распоряжениям об останках и прочим юридическим формальностям. Желающих слушать доклад о таких скучных материях оказалось немного. Большинство гостей предпочли импровизированные дискуссии в кулуарах и баре. Зула по необходимости высидела весь доклад. Выступающий – недавний выпускник Йельского университета – говорил о «режиме наибольшего благоприятствования», который стал появляться в таких документах начиная с завещания Верны. После ее смерти еще человек тридцать подписали с Фортрастовским фамильным фондом аналогичные договоры. Из них восемь – включая Рэндалла Уотерхауза, его жену Ами Шафто и нескольких их бизнес-партнеров – за это время умерли и были подвергнуты той же процедуре сканирования, какую изобрели для Доджа. Так что, кроме МД, имелись еще девять полных коннектомов, которые в принципе можно было включить, породив девять новых монстров, если думать в таких терминах. Адвокаты, ведущие наследственные дела этих девяти, недавно запросили у Фортрастовского фамильного фонда информацию о Процессе – как он работает и что делает. В той мере, в какой моделирование мозга Доджа отвечало условиям его завещания и распоряжения об останках, оно подпадало под пункт о режиме наибольшего благоприятствования. Девять коннектомов – и, к слову, Эфратские Одиннадцать – следовало запустить в качестве таких же процессов.

Для большинства инженеров и нейробиологов это был скучный и абстрактный вопрос. Для Зулы – самый что ни на есть злободневный. До сих пор ее фонд возражал, что Процесс – всего лишь эксперимент, результаты которого невозможно узнать. В таком случае он попадал в раздел НИОКР. Это не доказанная процедура, которая отвечала бы пункту о режиме наибольшего благоприятствования. Однако чем интереснее становился Процесс – чем дольше он работал, не вырождаясь в пустую трату вычислительных мощностей, – тем слабее выглядел этот довод.