— Я освобождаю тебя от твоего обещания.

— Я обещал не только тебе, — сказал он спокойно. — Но и ему. — И показал в сторону кроватки. — У нас теперь есть ребенок. Мы с тобой все свои карты уже разыграли, теперь остается только засунуть наши чувства в одно известное тебе место и постараться сделать так, чтобы он рос счастливым. Вот и все.

— С Сережей я прекрасно справлюсь сама, да и папа поможет. А ты заслужил, чтобы у тебя была честная и порядочная жена.

Он фыркнул:

— Ну и где я возьму такую? Перефразируя Шекспира, можно сказать: весь мир — бардак, все женщины — бляди. Так что от добра добра не ищут.

Поселившись у дочери, Илья Алексеевич чувствовал себя так, будто жил здесь всегда. Словно не было двадцати лет с Тамарой. Он готовил квартиру к появлению нового жильца, радостно намывал окна и драил полы, почти не вспоминая о жене. Иногда хотелось, чтобы она приехала, помогла с уборкой, а потом увезла его домой, но Тамара не появилась. Сильная женщина, она почему-то не воспользовалась своей властью над ним, а ведь если бы пришла и сказала: «Илья, немедленно домой!» — он, наверное, подчинился бы.

Жена не приехала встречать внука из роддома и ни разу не навестила молодую мать. Илья переживал, что заварил такую кашу именно тогда, когда Алиса нуждалась в поддержке матери. Он звонил Тамаре и просил приехать к дочери, обещал даже, что во время ее визита его не будет в квартире, если уж ей так невыносимо его видеть, — все бесполезно.

Она позвонила ему всего один раз, сухо сообщив, что купила внуку нарядный комбинезончик. Илья может забрать его, пока она будет на работе. Он поехал, вошел в квартиру и удивился: неужели он прожил здесь двадцать лет?

Илья Алексеевич прошелся по квартире, посидел на диване, даже вскипятил чаю. И окончательно понял, что этот дом, куда он принес новорожденную дочь, где было столько пережито и перечувствовано, в одночасье стал для него чужим. Может быть, потому, что он всегда жил здесь на положении бесправного жильца?

Он расстроился, зашел в спальню, где над супружеской постелью висели фотографии. Тамара, ее родители, Алиса, он сам… Сейчас на него смотрели лица из чьей-то чужой жизни.

В душе повеяло холодом, и он полетел к Алисе — отогреваться возле нее и внука.

Хлопоты о малыше поглотили его, бывший трудоголик, теперь он стремглав летел с работы, чтобы успеть погулять с Сережей и помочь Алисе по хозяйству. «А ведь жизнь этого чудесного существа висела на волоске! — думал Илья Алексеевич, глядя на малыша. — Боже, спасибо, что дал нам мужества принять правильное решение».

Он был так счастлив, что даже не страдал от нежелания Жанны вновь увидеться с ним. Потеряв всякий стыд, Илья Алексеевич названивал ее секретарше почти каждый день, так что в конце концов та не выдержала и сказала: «Господин Лысогор, я имею определенное указание не допускать вас к госпоже Линцовой».

Но он не сдавался. Договор был давно продлен, формальных поводов для общения больше не было, и теперь авантюрный главврач их изыскивал. Открыть в больничном холле аптечную точку? Или затеять новый ремонт?

Так и не выяснив, где она живет, Илья Алексеевич приходил караулить ее к зданию фирмы. Однажды ему почти удалось поговорить с ней, но после этого Жанна стала осторожнее.

Увидев из окна, что он занял боевой пост, она позвонила ему на трубку:

— Илья, если ты сейчас добром не уйдешь, решай: либо я буду ночевать на службе, либо ты — в милиции.

Номер, конечно, у него не высветился.

Что ж, ему хватало и таких мимолетных соприкосновений с любовью своей юности.

По ночам он лежал в постели, слушал, как за стенкой Алиса встает покормить ребенка, и думал, что где-то по земле ходит еще одна его дочь. Какая она, о чем думает сейчас? Это было странное, удивительное ощущение, почти не отравленное чувством вины.

Несколькими словами Жанне удалось освободить его от этого чувства, и теперь он почти не терзался от того, что его ребенок рос без его поддержки, а любимая женщина мыкалась одна. Было как было, говорил себе он, тихо радуясь, что они выстояли под натиском жизненных бурь и оказались сильнее, чем он сам.

После возвращения Ванина жизнь потекла размеренно и спокойно. Алиса занималась ребенком и домом, не забывая заботиться о муже. Академия ушла в коллективный отпуск, и ему не нужно было ходить на кафедру, но он усердно работал над диссертацией, надеясь к сентябрю представить готовый экземпляр, а заодно набрал множество дежурств везде, где работал по совместительству, так что Алиса видела его мало.

Он был с ней любезен, оказывая все знаки внимания, на которые может рассчитывать достойная жена. Но Алиса тяготилась атмосферой холодной сдержанности и видела, что мужу трудно быть с ней, образно говоря, застегнутым на все пуговицы. Ей хотелось растопить выросшую между ними ледяную стену, но инстинктивно она понимала — ее привязанность, душевный порыв только еще больше унизят ее в его глазах. Он питает к ней остатки уважения только потому, что знает — она справится и без его поддержки. Как только он поймет, что Алиса без него не может, все! Она окончательно превратится в жалкое существо, цепляющееся за него, чтобы выжить.

Она ненавидела его за обиды, которые он ей нанес, за незаслуженное презрение платила ему той же монетой, но чувствовала, что физически он становится для нее все более притягательным. Глядя на его сильные и ловкие руки, Алиса ощущала радостное волнение плоти, слабые отзвуки блаженства, которое, знала она, они могли бы пережить, если бы доверились друг другу.

Ни одна ночь, свободная от его дежурств, не проходила у них без секса, но теперь Алиса жестко держала себя в руках, запрещая своему телу получать удовольствие. Она не хотела давать мужу такую власть над собой.

Вернувшись с дежурства, он застал Алису в дверях. Она собиралась на прогулку с Сережей.

— Давай коляску спущу.

— Я сама. Ешь и ложись, пока мы гуляем.

— Сама, сама, — проворчал Ваня, вскидывая коляску на бедро.

Лифт в доме был очень маленьким, коляска не влезала, и выходить приходилось в два приема. Сначала спускать коляску, а потом возвращаться за малышом. Что, если бы они жили на третьем этаже, а не на четырнадцатом?

Ваня не стал подниматься, а медленно зашагал рядом с ней.

— Хочешь, я с ним похожу, а ты пробегись пока по магазинам?

— Нет, спасибо. Я не так уж одичала, как ты думаешь. Папа меня часто отпускает проветриться. «Иди, — говорит, — доченька, трахайся с Васильевым на здоровье». И я иду.

Ваня хмыкнул:

— А знаешь, я видел вчера Колдунова, и он мне рассказал про твои роды. Прости, я был не прав.

Сережа завозился в коляске, Алиса прибавила шагу. Обычно сын мгновенно засыпал, стоило ему оказаться на свежем воздухе.

— Что это меняет? Я все равно была любовницей Васильева. И ты хочешь знать обо мне только это.