Мята говорила почти неслышным голосом, но в это утро ее слова были твердыми и четкими.

Майтере Мрамор было так жарко, что она не обратила на это внимания.

— Я не подам тебе кашу, если ты не хочешь, но я должна была снять ее с плиты.

— Я хочу то, что ты хочешь, сив.

— Я поднимусь наверх. Быть может, майтере нужна моя помощь. — Тут майтеру Мрамор посетило вдохновение. — Я поставлю ее тарелку на поднос и отнесу ей. — Теперь майтера Мята сможет съесть завтрак, не дожидаясь старейшей сивиллы. — Но сначала я дам кашу тебе, и ты должна будешь съесть ее всю до последней ложки.

— Если это то, что ты хочешь, сив.

Майтера Мрамор открыла буфет, взяла миску майтеры Роза и старую щербатую миску, которую вроде бы предпочитала майтера Мята. Подъем по лестнице перегреет ее; но она не подумала об этом вовремя и теперь должна будет подняться. Она черпала кашу до тех пор, пока черпак не растворился в облаке цифр, потом уставилась на него. Она всегда учила свои классы, что каждый твердый предмет составлен из толпящихся атомов, но, видимо, ошибалась; каждый твердый предмет — и каждая твердая мысль — составлен из толпящихся чисел. Закрыв глаза, она заставила себя наложить еще больше каши, бросила брошюру, нащупала край миски и вывалила туда все, что осталось.

Подъем по лестнице оказался не таким тяжелым, как она боялась, но второй этаж киновии исчез, сменившись ровными рядами увядших растений и растущими в беспорядке виноградными лозами. И кто-то написал мелом: ШЕЛКА В КАЛЬДЕ!

— Сив? — Майтера Мята, слабый далекий голос. — Что с тобой, сив?

Грубые буквы и стена из коркамня растаяли, превратились в цифры.

— Сив?

— Все хорошо. Да. Я поднимаюсь по лестнице, верно? Посмотреть на майтеру Бетель. — Это не должно испугать робкую маленькую майтеру Мята. — Я остановилась на минутку, чтобы охладиться.

— Боюсь, майтера Бетель покинула нас, сив. Посмотреть на майтеру Роза.

— Да, сив. Будь уверена. — Она чувствовала, что эти танцующие банды чисел — ступеньки. Но они ведут к двери или на последний этаж? — Наверно, я запуталась, майтера. Так жарко.

— Держись, сив. — Ее плеча коснулась рука. — Почему бы тебе не попросить меня сделать это? Мы же сестры, ты и я.

Она опять увидела настоящие ступеньки и полоску изношенного ковра с исчезнувшим рисунком, который так часто подметала. Дверь майтеры Роза находилась в конце короткого коридора: угловая комната. Майтера Мрамор постучала и обнаружила, что ее костяшки пробили панель; через расколовшееся дерево она увидела, что майтера Роза все еще лежит в кровати, мухи облепили ее рот, открытые глаза и лицо.

Она вошла, разорвала изношенную ночную рубашку майтеры Роза от шеи до подола и открыла грудь майтеры Роза; потом сняла свою одежду, аккуратно повесила ее на стул и открыла собственную грудь. Почти неохотно, она начала заменять свои компоненты на соответствующие мертвой сивиллы, проверяя каждый прежде, чем поставить его на место; некоторые она отвергла. Стоял тарсдень, напомнила она себе, но майтера уже ушла, так что это не может быть воровством.

В любом случае мне эти уже не нужны.

Стекло на северной стене показало рыбацкую лодку под полным парусом; на руке обнаженной женщины, стоявшей рядом с рулевым, сверкнуло кольцо. Майтера Мрамор, сама голая, отвела глаза.

* * *

Голова Шелка дергалась, глаза как будто заклеили. Невысокий и толстый, и, тем не менее, гигантский, советник Потто нависал над ним со сжатыми кулаками, ожидая, когда он откроет глаза. Где-то… где-то был мир. Поверни ключ в другую сторону, и танцовщицы начнут танцевать задом наперед, музыка заиграет от конца к началу, вновь появятся исчезнувшие ночи…

Темнота и ровные тяжелые удары, бесконечно успокаивающие. Колени выпрямлены, руки согнуты в молитве. Безмолвное раздумье, свободное от необходимости есть, пить или дышать.

Туннель, темный и теплый, но все равно более холодный. Ужасные мучительные крики, Мамелта рядом с ним, ее рука в его, крошечный игломет Гиацинт тявкает, как терьер.

— Сколько тебе заплатили? — Удары, которые сыпались на него.

Пепел, невидимый, но удушающий.

«То самое место».

— Что рассказал тебе Кровь?

Огненный ливень. Утренние молитвы в мантейоне в Лимне, в тридцати кубитах над головой, но и в тысячах лиг.

«Сзади! Сзади!» Повернуться и стрелять.

Фонарь мертвой женщины, от свечи осталось меньше четверти. Мамелта дует на светящийся уголек, пытаясь его разжечь.

«Я лояльный граж…»

«Советник, я лояльный граж…»

Сплюнуть кровь.

«Те, кто нанесут вред авгуру…»

● Сколько…

Правый глаз Шелка открылся, увидел серую, как пепел, стену и закрылся опять.

Он попытался сосчитать свои выстрелы… и обнаружил, что опять находится в ресторане. «Мой содержит больше игл, патера… Все здесь хорошее и толстое… В старину это было Аламбрерой». Дверь открылась, и вошел советник Потто с их ужином на подносе, а за ним сержант Песок с ящиком и ужасными прутьями.

Вспять! Вспять! Колени на пепле, руки роются в нем. Бог, который получил пять игл и все еще стоит на краю светового пятна от фонаря, рычит, кровь и слюна текут из его рта. Грохот выстрела из карабина разносится по туннелю, очень близко.

…ты передал ему?

Металлические прутья сдавили пах. Рука Песка повернула ручку, его бесстрастное лицо исчезло, смытое невыносимой болью.

— Он купил твой мантейон.

«Да. Я…»

— Бесконечно? Он разрешил тебе оставаться бесконечно?

«Да».

— Бесконечно.

«Да. Я не знал…»

(Вспять, о, вспять, но ток слишком силен.)

Левый глаз Шелка открылся. Сталь, выкрашенная в серое, под цвет пепла. Он протер глаза и сел, голова болела, тошнило. Он находился в средних размеров комнате — серые стены, без окон. Шелк вздрогнул. Он сидел на низкой, жесткой и очень узкой койке.

— А, ты проснулся, — сказал голос, чем-то знакомый. — Мне надо с кем-то поговорить.

Он выдохнул и прищурился. Доктор Журавль, одна рука поднята, глаза сверкают.

— Сколько пальцев?

— Ты? Ты мне снишься…

— Тебя схватили, Шелк. Как и меня. Сколько пальцев ты видишь?

— Три.

— Хорошо. Какой сегодня день?

Шелк задумался; чтобы вспомнить, надо было напрячься.

— Тарсдень? — наконец сказал он. — Похороны Элодеи были в сцилладень; на озеро мы приехали в молпадень, и я спустился вниз…

— Да?

— В эти туннели. Я пробыл здесь очень долго. Сейчас может быть даже гиераксдень.

— Достаточно хорошо, но мы не в туннелях.

— Аламбрера?

Журавль покачал головой:

— Я расскажу тебе, но потребуются кое-какие объяснения, и я должен предупредить тебя, что они, скорее всего, заперли нас вместе, надеясь, что мы скажем что-нибудь полезное для них. Быть может, ты не захочешь помогать