Тебе дали какие-нибудь обезболивающие?

Я вынул из кармана пузырек с мелкими белыми таблетками.

– Шикарно, – сказал он. – Дай две.

Я протянул ему таблетки. Он растолок их через пакетик и посыпал получившимся порошком траву, лежавшую на бумаге. Потом снова залез в ящик и вытащил еще один загадочный пузырек. Открыл, постучал горлышком по ладони. Снова белый порошок, помельче. Он добавил его в косяк, не сказав мне, что это. Я не спрашивал.

– Так что случилось? – спросил он, принимаясь скручивать. – Вы проходили бой из третьей пятого, и он тебе просто взял и вломил?

– В общих чертах.

– Что за хрень?! С чего?

– Поверь, хотел бы я знать.

Он облизнул клейкий край бумаги, потом пригладил его кончиком пальца. Скрутил конец, сделал крохотный завиток и протянул косяк мне.

– Вот, – сказал он. – Скури за раз, и неделю ничего не будешь чувствовать.

– Класс.

Я встал, ухватился за спинку его стула. У меня стучало в голове.

– Ты норм?

– Буду через несколько минут.

Я его, похоже, не убедил.

– Уверен?

– Да, – сказал я. – Все будет хорошо.

Я на ощупь, как слепой, пошел к двери, перехватывая руками мебель, пока не добрался до противоположной стены.

– Оливер, – произнес Александр, когда я открыл дверь.

– Да?

Когда я обернулся, он бросил мне зажигалку, показал на свой нос и грустно улыбнулся. Я потрогал лицо. На верхней губе была свежая кровь.

Как правило, в Замке мы не курили. Я вышел через боковую дверь и встал на дорожке с косяком, сплифом, как его там, крепко зажав его губами. Вдохнул, как два года назад научил меня Александр, глубоко, всеми легкими. Было холодно, даже для февраля, и мое дыхание вместе с дымом вышло изо рта, одной длинной спиралью. Пазухи носа казались тяжелыми и плотными, словно их забило глиной. Я гадал, когда сойдут синяки и будет ли мой нос выглядеть прежним через неделю.

Я прислонился к стене и попытался больше не думать, я был уверен, что иначе доведу себя и спячу. В лесу было тихо, но в то же время он полнился мелкими звуками – далекое уханье совы, сухой шорох листьев, ветер, шелестящий в кронах деревьев. Понемногу мой мозг каким-то образом отделился от остального тела. Я по-прежнему чувствовал боль, по-прежнему корчился в тисках непринятого решения, но между мной, мыслями и чувствами что-то было: легкий туман, задник в контровом, за которым медленно двигались силуэты театра теней. Из-за холода или из-за косяка Александра так вышло, я сказать не мог, но постепенно тело начало неметь.

Открылась и закрылась дверь. Я взглянул на нее без ожидания и без интереса. Мередит. Она секунду помялась на крыльце, потом спустилась. Я не шевельнулся. Она вынула у меня изо рта косяк, бросила его на землю и поцеловала меня, прежде чем я успел заговорить. Тупое биение боли поднялось от моей переносицы в мозг. Ладони Мередит тепло лежали у меня на щеках, губы ее притягивали, как магнит. Она взяла меня за руку, как много недель назад, и повела обратно в дом.

Сцена 7

Почти весь следующий день я проспал, придя в себя лишь на пару секунд, когда Мередит выскользнула из постели, зачесала мне волосы со лба и ушла на занятия. Я что-то ей пробормотал, но слова так толком и не оформились. Сон снова заполз на меня, как ласковый мурлычущий домашний зверь, и следующие восемь часов я не просыпался. А когда проснулся, на кровати рядом со мной сидела, положив ногу на ногу, Филиппа.

Я мутными глазами посмотрел на нее, покопался в путаных воспоминаниях о вчерашнем вечере, не зная, есть на мне что-то под одеялом или нет. Когда я попытался сесть, она толкнула меня обратно.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– А выгляжу как?

– Честно? Ужасно.

– Совпадение? Нет. Сколько времени?

За окнами было уже темно.

– Без четверти девять, – сказала Филиппа, наморщив лоб. – Ты весь день проспал?

Я застонал, заворочался, не желая поднимать голову.

– Почти. Как позанимались?

– Очень тихо.

– Почему?

– Ну, без тебя нас было только четверо.

– А кого еще не было?

– А сам как думаешь?

Я медленно отвернулся от нее, не отрывая голову от подушки, и уставился в стену. От этого движения в пазухах стрельнула боль, которая меня отвлекла – но ненадолго.

– Ты, наверное, ждешь, чтобы я спросил, где он, – сказал я.

Она потянула край одеяла, загнутого поперек моей груди.

– Никто его со вчера не видел. После репетиции он просто исчез.

Я хмыкнул и сказал:

– Там есть «но», я слышу, как оно надвигается.

Она вздохнула, ее плечи чуть поднялись и опустились куда ниже прежнего.

– Но сейчас он вернулся. Он наверху, в Башне.

– В таком случае я останусь здесь, пока Мередит меня не выпнет.

Ее губы сложились в плоскую розовую черту. Глаза за очками – я не знал, почему она в очках, она же ничего не читала, – полнились дремотной океанской синевой, терпеливые, но усталые.

– Ладно тебе, Оливер, – тихо сказала она. – Сходи поговори с ним, это же не больно.

Я показал на свое лицо:

– Как видишь, бывает больно.

– Слушай, мы все тоже на него злимся. По-моему, там, где Мередит стояла, когда он вошел, пол обгорел. Даже Рен с ним не хочет разговаривать.

– Хорошо, – сказал я.

– Оливер.

– Что?

Она подперла щеку рукой и улыбнулась – необъяснимо и неохотно.

– Что? – повторил я, уже с опаской.

– Ты, – сказала она. – Ты знаешь, я бы сюда не пришла, если бы на твоем месте был кто-то другой.

– Что это значит?

– Это значит, что у тебя куда более веская причина злиться, чем у всех нас, но еще ты первый его простишь.

Нехорошее ощущение, что Филиппа видит меня насквозь, заставило меня поглубже вжаться в матрас.

– Да неужели? – сказал я, но это прозвучало слабо и неубедительно даже для меня.

– Ага. – Ее улыбка погасла. – Мы сейчас не можем себе позволить вцепиться друг другу в глотки. Все и так довольно плохо.

Внезапно она показалась очень хрупкой. Тонкой и прозрачной, как больная раком. Невозмутимая Филиппа. Меня охватило диковатое желание просто обнять ее, устыдившись того, что я, хоть и ненадолго, в чем-то ее заподозрил. Мне хотелось затащить ее под одеяло и прижать к себе. Я почти сделал это, потом вспомнил, что я (вероятно) не одет.

– Хорошо, – сказал я. – Я с ним поговорю.

Она кивнула, и мне показалось, что я увидел, как за ее очками блеснула слеза.

– Спасибо. – Она подождала секунду, поняла, что я