Круглая луна плотно сидела в небе, но временами по ней проплывали темные спутанные нити облаков, и тогда фигура впереди становилась нечетким наброском, смутным движением на черном фоне. Чтобы не оступиться, я вела рукой по высокой траве слева от себя, но слышала только шум подстерегавшей меня реки, ждавшей, когда я оступлюсь. И тогда я сделала то, что всегда делала в детстве, когда боялась: я начала считать. Сперва я считала свои вздохи, но они были слишком частые и сливались в один. Тогда я стала считать шаги. Я старалась идти в такт Ронни, прислушиваясь к звуку его ботинок, но так увлеклась счетом, что не заметила, как он остановился, и едва не наткнулась на него. От Ронни разило пивом и кожей ботинок; звук его дыхания отдавался у меня в голове. Он согнулся, уперевшись руками в колени, и его вырвало на пологий берег реки.

Выпрямившись, он утерся рукавом пальто. Он мало что соображал и не понимал, где находится. Наверное, у него кружилась голова. И в тот момент, когда он поднял голову, я его толкнула. Странно, как порой совершаешь поступки, вообще не размышляя. Все решилось в одну секунду. Ведь я пошла за Ронни, чтобы высказать ему все, что я о нем думаю, но там, на берегу, столкнуть его в реку вдруг показалось мне изначальным намерением. Падал он сперва медленно, как тарелка, накренившаяся на краю стола, или ребенок, который учится ходить. Я еще могла дотянуться до него в темноте и задержать падение, однако оно казалось неизбежным. Неотвратимым. Меня не покидало ощущение, что так и должно быть и останавливать это бесполезно. И я прошептала ему, пока он падал: «Не надейся, что я тебе помогу…»

И тут же закричала, завопила во всю мощь легких: «Даже не думай, что я тебе помогу!»

Я слышала, как он кричит, барахтаясь, слышала, как река поглотила его, но оглушительнее всего была тишина, когда он скрылся под водой. Я ждала, прислушиваясь, на том месте, где он стоял всего секунду назад. Через несколько минут я убедилась, что все кончено, и кинулась бежать по кромке берега обратно к мосту. Как я не сорвалась в реку, не понимаю до сих пор. Повезло. Бог помог. Судьба. Мы всегда благодарим удачу или провидение, не зная, кому еще предложить нашу благодарность. Выбежав на дорогу, я ухватилась за парапет моста, думая, что никогда не отдышусь. Городок словно ждал моего возвращения. Вдалеке послышались голоса, смех, прощания и разговоры – наверное, компания возвращалась с танцев. Они не стояли тогда на берегу реки и не смотрели, как тонет человек.

Я могла бы найти говоривших. Я могла бы позвать на помощь. Я могла бы забарабанить в первую же дверь. Я много чего могла бы, но я предпочла ничего не делать и следующие шестьдесят лет старалась отыскать дорожку, приведшую меня к такому решению. Вряд ли, лежа здесь в темноте, я ее найду, но это никогда не мешало мне искать. И не мешало помнить прежнюю Флоренс и стараться вновь ею стать.

Флоренс

Они слушали мой рассказ молча. Джек лишь прикрыл глаза, будто ему необходимо было отрешиться от всего и сконцентрироваться на моих словах.

– Я ведь была уверена, что это Ронни, – прибавила я.

Джек коснулся моего локтя узловатой рукой:

– Каждому доводилось действовать в пылу момента. Никто не без греха.

– Я отняла человеческую жизнь, – возразила я. – Я убила Габриэля Прайса.

– Но ты же думала, что это Ронни! – Элси глядела на меня в упор.

– Разве легче оттого, что я забрала не ту жизнь?

Джек не убирал свою руку с моей.

– Флоренс, в определенных обстоятельствах это могло случиться с любым из нас.

– Но нельзя же убивать! – упорствовала я.

– Вы планировали его убить?

– Нет, – сразу ответила я. – Я лишь хотела сделать ему побольнее, как он сделал Элси. – Я поглядела на подругу. – Да и всем нам.

– Вот вам и ответ, – сказал Джек.

– Прости себе, Флоренс, – попросила Элси. – Ты легко прощаешь других, отчего же так казнишь себя?

– Но я должна кому-то рассказать! Признаться полиции. Я плохой человек. С пороком, с изъяном…

– Что правда, то правда.

Я уставилась на Джека.

– Такова человеческая суть: каждый из нас с изъяном. Людям необходимы несовершенства, изломы, трещины…

– Да? – удивилась я.

– Конечно. Иначе как бы в нас проникал свет?

Элси улыбнулась.

– Нельзя судить о себе по одному случаю. – Джек очень крепко сжал мою кисть, и я почувствовала, что он дрожит. – Этот эпизод не определяет вас.

– А что определяет? – требовательно спросила я.

– Многое, Флоренс, – ответил Джек. – Все остальное.

Мисс Амброуз

Антея Амброуз сидела в японском садике, рассматривая свои ногти. До поездки в Уитби ногти были куда длиннее. Раньше она думала, что у нее будет работа, где можно писать дорогой чернильной ручкой, а не сломанной одноразовой, и кабинет из стекла и хрома, а в нижнем ящике тумбочки будут лежать модные «шпильки». Собеседование, которое пропустила мисс Амброуз, было как раз на подобную должность. Может, имеет смысл им позвонить, вдруг у них снова открылась вакансия?

– Какая вакансия? – поинтересовался Джек.

Только тут мисс Амброуз заметила, что он стоит перед ней, и спохватилась, что произнесла последнюю фразу вслух.

– На должность, – пояснила она. – Я несколько лет назад пропустила собеседование из-за инцидента в «Вишневом дереве» и вот сижу думаю, может, попробовать снова?

Джек присел на скамью рядом с ней:

– Вы действительно этого хотите? Что, если сама судьба заставила вас пропустить то собеседование?

– Вы верите в эту чепуху с роком и фатумом?

– Я верю в долгие секунды, – ответил Джек. – Может быть, тот, кто закрыл для вас возможность сходить на собеседование, помог вам написать собственную историю?

Казалось, ее замешательство забавляет старика.

– По толкованию Флоренс, – продолжал он, – в долгую секунду время как бы замедляется, давая вам лишнее мгновение на принятие правильного решения.

– А вам доводилось переживать такие долгие секунды?

Джек откинулся на спинку скамьи. Его куртка лоснилась на рукавах, на ней не хватало пуговиц, торчали нитки. Надо поговорить с Крисом и подобрать новую. Старики не всегда понимают такую необходимость. Этому Антею Амброуз учили на курсах.

– Как же, – отозвался Джек, – на войне. Я увидел солдата, бегущего с поля боя. Немолодой мужчина, доведенный до крайности. Он повернулся и пошел, просто не мог остановиться.

– То есть дезертировал?

– Дезертиров тогда было очень много, больше, чем принято считать. Страх буквально душил людей. Трудно представить себе такой страх, не пожив с ним бок о бок.

– И что вы сделали?

– Пошел следом. Бежал, пока не поравнялся с ним.