Подскочив к нему, Элоиза схватила его за рукав.

– Ты не можешь этого сделать!

Тяжело вздохнув, Бенедикт попытался высвободиться из цепких пальцев сестрицы, но безуспешно.

– Еще как могу. Вот смотри. Делаю один шаг, потом другой…

– Ты же обещал Гиацинте помочь ей с арифметикой! - выпалила Элоиза. - Она тебя целых две недели не видела!

– Можно подумать, что, если она не выполнит задание, ее исключат из школы, - буркнул Бенедикт.

– Да как ты смеешь так говорить! - воскликнула Элоиза.

– Ну прости, пожалуйста, - успокаивающе проговорил Бенедикт, надеясь избежать лекции, но не тут-то было.

– Если нам, женщинам не разрешается учиться в таких заведениях, как Итон и Кембридж, это совсем не означает, что мы образованны хуже мужчин, - заявила Элоиза.

Бенедикт безвольно прислонился к стене.

– Более того, я считаю, что нам не разрешается учиться в этих учебных заведениях потому, что, если бы нас туда допустили, мы бы обогнали мужчин по всем предметам!

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, - вздохнул Бенедикт.

– И не смей говорить со мной таким покровительственным тоном!

– Поверь мне, Элоиза, я и не собирался говорить с тобой покровительственным тоном.

Подозрительно взглянув на него, Элоиза скрестила руки на груди и проговорила:

– Смотри не разочаруй Гиацинту.

– Хорошо, - устало ответил Бенедикт.

– По-моему, она в детской.

Рассеянно кивнув, Бенедикт направился к лестнице.

Он начал подниматься на второй этаж, так и не заметив, что Элоиза повернулась к матери, выглянувшей из музыкального салона, подмигнула ей и широко улыбнулась.

* * *

Детская располагалась на втором этаже. Бенедикт редко поднимался так высоко: спальни большинства его братьев и сестер находились на первом. Только Грегори и Гиацинта по-прежнему жили в комнатах, соседних с детской. Но сейчас Грегори большую часть года проводил в Итоне, а Гиацинта обычно терроризировала кого-нибудь в другом крыле дома, так что у Бенедикта просто не было причины бывать на втором этаже.

Кроме того, помимо детской, здесь находились спальни для слуг высшего разряда. К которым относились и горничные. А значит, и Софи. Наверное, сидит сейчас в уголке и что-нибудь штопает - но только не в детской, где полно нянек. Что делать горничной в детской?

– Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!

Бенедикт удивленно вскинул брови. Смех был явно детский. Гиацинта, которой четырнадцать, вряд ли сумеет изобразить такой.

"Так кто бы это мог быть? Ах да! Кузены и кузины Уэнтуорт пожаловали в гости. Что ж, приятно будет с ними пообщаться. Очень милые детки, разве что чересчур резвые. Сколько же времени я их не видел? Да пожалуй, несколько месяцев".

Когда он подошел к детской, смех усилился, послышался пронзительный визг. Бенедикт улыбнулся, нажал на ручку двери, дверь распахнулась и… И он увидел ее. Не Софи, а ее, таинственную незнакомку с бала-маскарада. И в то же время это была Софи.

Она стояла с завязанными глазами посреди комнаты и, улыбаясь, шарила руками вокруг себя, пытаясь поймать хихикающих детей. Бенедикту была видна лишь нижняя часть лица, и именно поэтому он ее узнал!

В мире была лишь одна женщина, у которой он видел только нижнюю часть лица. Та же улыбка. Та же крохотная ямочка на подбородке. Все то же!

Так, значит, Софи и есть женщина в серебристом платье, с которой он познакомился на балу-маскараде!

И все вдруг встало на свои места. Всего два раза в жизни он испытал необъяснимое, почти мистическое влечение к женщине. Это показалось ему чрезвычайно странным. Он всегда считал, что способен испытывать подобное чувство к одной-единственной женщине. Значит, сердце не обмануло его.

Он искал ее долгие месяцы. Он тосковал по ней еще дольше. А она все время была здесь, прямо у него под носом. И она ему не сказала… Неужели она не понимала, через какие страдания заставила его пройти? Сколько часов он провел без сна, казня себя за то, что предает даму в серебристом платье - ту, на которой мечтал жениться, - потому что влюбился в простую горничную! И наконец решил поставить крест на таинственной незнакомке, попросить Софи выйти за него замуж, презрев общественное осуждение.

А оказывается, Софи и есть та самая таинственная незнакомка… В голове Бенедикта зашумело, словно к ушам приставили две огромные морские раковины, перед глазами поплыли красные круги. Он не мог отвести от Софи глаз.

– Что случилось? - спросила Софи. Дети вдруг примолкли и, разинув рты, уставились на Бенедикта широко раскрытыми глазами.

– Гиацинта, - выдавил он из себя, - не могла бы ты на минутку выйти из комнаты?

– Но…

– Я сказал - выйди! - жестко повторил он.

– Николас, Элизабет, Джон, Элис, пойдемте, - дрогнувшим голосом поспешно проговорила Гиацинта. - В кухне есть печенье, а я знаю, что…

Остального Бенедикт не слышал. Гиацинте удалось выйти из комнаты самой и увести детей в сотую долю секунды.

– Бенедикт? - спросила Софи, пытаясь развязать узел на затылке. - Бенедикт, это ты?

Он захлопнул дверь с такой силой, что стекла зазвенели. Софи вздрогнула от неожиданности.

– Что случилось? - прошептала она.

Он молча продолжал наблюдать за тем, как она дергает за узел. Ему приятно было видеть ее такой беспомощной. В данный момент он не чувствовал к ней ни капли сострадания.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? - спокойно спросил он, хотя руки у него тряслись.

Софи замерла, вернее - окаменела. Бенедикт даже мог поклясться, что чувствует исходящее от ее тела тепло. Так продолжалось несколько секунд. Наконец, смущенно откашлявшись, она снова принялась за узел. Платье ее туго натянулось на груди, однако Бенедикт не почувствовал ни малейшего желания.

Впервые он не испытывает желания к этой женщине, усмехнулся он про себя: ни к таинственной незнакомке, ни к горничной.

– Может быть, поможешь мне? - нерешительно спросила она.

Бенедикт даже не пошевелился.

– Бенедикт?

– Интересно лицезреть тебя с завязанными глазами, Софи, - заметил он.

Руки ее медленно опустились.

– Такое впечатление, будто ты в полумаске, ты не находишь?

Софи ахнула: единственный звук, нарушивший тишину комнаты.

Бенедикт направился к ней, медленно, неумолимо.

– Я много лет не ходил на маскарады, - проговорил он.

Она поняла, что он все знает. Это было видно по тому, как дрогнули ее губы.

Он надеялся, что она испугается.