Я вышел из пахнущего ацетоном цеха на свежий воздух и с облегчением подумал, что никакой рекламы не будет.

Оглядевшись, я подошёл к оранжевому автомобилю, приподнял край брезента и заглянул внутрь. Передняя часть машины была основательно разбита и напоминала смятый окурок. Стекол не было, крыша вминалась внутрь, как гамак. Скоро я понял, что у Саввы был какой-то «Форд», а эта машина напоминает «Тойоту».

Всё же внутри меня осела неприятная оранжевая тина.

* * *

По пути в редакцию я заехал в свою родную квартиру пообедать. Изредка я навещал её, чтобы проверить, нет ли следов затопления.

В старой квартире всегда был сумрак. Может быть, тополя под окнами разрослись или я просто привык к прозрачности современных домов. Квартира находилась на четвертом этаже, но мне всегда казалось, что я захожу в подвал.

Было душно и пахло как в детстве: книгами. Запах настоялся, отяжелел и лёг на пол, поднимаясь вихрями из-под моих ног, словно бесясь от моего появления. Запах был узнаваем, но порождал не воспоминания детства, а ощущение мучительного сна.

Я открыл форточку, усыпав всё старой краски. Потом проверил трубы на кухне и в туалете. Одна была мокрой от конденсата.

Квартира давила меня теснотой. Раньше она казалась просторной, живой, полной загадок и потайных уголков. Я бегал по ней с игрушечной саблей и прятался в пещере платяного шкафа.

Теперь квартира съёжилась и метила острыми углами в самые болезненные точки. Она мстила за моё предательство.

Я поставил чайник на газовую конфорку, с трудом зажёг её, достал из неприкосновенного запаса консерву и пакет быстрорастворимой лапши. Чайник долго выходил из спячки и кряхтел, я проверил его носик-свисток, ушёл в комнату матери и достал альбом с фотографиями. Диван разъехался подо мной, как плохо установленная раскладушка, плюнув облачком пыли.

Я вынул из альбома пачку фотографий, зажатых между страницами. Мы с отецом стоим на берегу речки с длинными удочками. Речка впадает в море. У отца сожжены плечи. Я щурюсь от солнца и похож на монгола. Где-то около Сочи.

Мы с мамой сидим на синей карусели в виде ракеты. Мне года четыре. Может быть, это городской парк. Я смотрю, наверное, на киоск с мороженым или на другого мальчугана и его радиоуправляемую машинку.

Мой выпускной класс перед последним звонком. Апрель 2006 года. Лицо моё в тот день горело от неудачного бритья. Костюм висел, как на бревне.

Вот отец и его коллеги сидят в тесной лаборатории. Со всех сторон приборы, осциллографы и вольтметры. Виден громоздкий монитор с небольшим экраном. Отец что-то переключает на панели за спиной, развернувшись к ней вполоборота. С ним его друг, профессор Баштанник, и ещё двое коллег, которых я помню только по лицам. А вот Дамир Ильсуров, лаборант. Он единственный смотрит в объектив и будто подмигивает фотографу.

Вот совсем молодая мама стоит в институтском дворе. Скоро они познакомятся с папой неподалеку от этого места, в магазине «Профессорский». Сейчас на ней летнее платье, которое ветер растянул косым треугольником-парусом. Может быть, в день их знакомства на ней было именно оно.

Купе поезда, четверо, нет, пятеро пассажиров. Снимок 1986 года, за несколько лет до моего рождения. Отец совсем молодой и ещё без бороды. Не отец, а какой-то шарж. Я его таким совсем не помню.

Неожиданно меня охватывают сомнения. Я смотрю на человека, лежащего на верхней полке и глядящего в кадр наискосок, из-под руки. Мне начинает казаться, что это и есть мой отец, а тот, что сидит внизу — просто похож. Да нет… Отец всё-таки внизу. Вот его характерная поза, вот рука, упёртая в колено, и вид, как у паука. А тот, что сверху, похож на меня. Прямо вылитый я. Замечал ли я это раньше?

Свист чайника стал назойливым, захлебнулся и резко прекратился. Свисток с грохотом упал на плиту. Я вернул фотографии на место и поспешил на кухню, где конфорку уже заливало кипятком.

* * *

В субботу мне не спалось. Я встал около восьми, разбудив и Олю, и это дало ей большой разбег, чтобы отговорить меня от поездки. Мы чуть не поссорились.

Внутренне я соглашался с ней. Что за идиотская блажь лезть с незнакомыми сталкерами туда, где, возможно, фонит как под четвертым энергоблоком Чернобыльской АЭС? Впрочем, для Оли я подготовил другую легенду, по которой мы с Димкой планировали лишь порыбачить и сходить в баню. Тем не менее, её сопротивление было ожесточенным, будто она что-то предчувствовала.

— С лодки рыбачить? — не унималась Оля. — На прошлой неделе рыбаки перевернулись.

— Так шторм был.

— Вы там напьетесь и купаться полезете.

Я набил целую сумку вещей: взял грубую одежду, фонарь, прокатный дозиметр, термос, автомобильный трос, перчатки и нож. Для конспирации прихватил спиннинг тестя и набор его блёсен, которые валялись в гараже, взял маску с трубкой, ласты и буханку заплесневелого хлеба. Сумку я бросил на заднее сиденье автомобиля, в багажник положил фотоаппарат, и когда всё было готово, окончательно потерял покой.

Чтобы не передумать, я выехал раньше срока. На месте, которое обозначил Guillo, я бы за час до назначенного времени, отогнал машину в кусты и уселся в траву так, чтобы видеть дороги не слишком отсвечивать.

Кругом было поле цветущего иван-чая. В полукилометре на юге темнел лес, за которым начиналась «Заря». Поле искрилось желтыми цветами, которые разбавляли густую синеву. Неуверенно скрипел кузнечик. От земли поднимался сладкий жар. Я откинулся назад и лёг в траву, которая нависла теперь надо мной, как лес. Небо плыло медленно, будто его волочила за собой ленивая лошадь. Звуки доходили до меня, как через поролон. Шею колола трава и жуки.

Лежать долго я не смог. Нервозность и страх поймать клеща подняли меня, поэтому некоторое время я шагал вдоль дороги взад-вперед. Так я привлекал внимание. Я снова сел в траву и представил, что времени нет, а всё, что может произойти, уже произошло. Я уже там, где должен быть. Я уже здесь. Я — нигде и никогда.

Меня начало клонить сон. Оставалось ещё полчаса, когда дремоту отогнал звук автомобиля. По просёлку ко мне двигался темный микроавтобус с интересными номерами. Автобус ехал медленно, переваливаясь по неровной дороге, как толстый ленивый грызун.

Я стал вспоминать, куда вела эта дорога. По-моему, она вела к проплешине у самой «Зари», с которой расходились колеи в сторону самого комбината и обратно, в направлении Ключей.

Автобус остановился. Из него вышел человек в чёрной футболке. У него были очень длинные руки, которые напоминали сварочные клещи. Он двинулся ко мне, сделав жест, вроде приглашения. Я встал. Маскироваться было поздно.

— Телефон давай, — протянул он свою клешню.

Загар на его предплечьях лежал кольцами; наверное, он носил разную длину рукава.

У него был взгляд собаки, которая держит тебя на мушке перед тем, как броситься, грохотнув цепью. Две морщины расчертили его щеки. Должно быть, лицо его частенько принимало брезгливое выражение. Он говорил по-деловому и вкрадчиво.