Под караулом меня отвезли в министерство внутренних дел. Министр принял меня очень дружелюбно и просил видеть в нем старого друга нашей семьи, а не официальное лицо.

– Полагаю, – спросил я, – что вы меня позвали по приказу императора?

– Конечно.

– И все, что я скажу, будет передано Его Величеству?

– Разумеется. Я не могу ничего скрывать от государя.

– Раз так, то как вы можете полагать, что я бы сделал признания, тем более, если бы это действительно я убил Распутина? И как вы можете думать, что я бы выдал своих сообщников? Сообщите Его Величеству, что те, кто убил Распутина, имели одну цель: спасти царя и отечество. А сейчас, ваше превосходительство, – продолжал я, – позвольте задать вам вопрос, вам лично: возможно ли в самом деле, чтобы продолжали терять время в поисках убийц «старца», когда мгновения так дороги и имеется единственный шанс на спасение, оставшийся у страны? Посмотрите, какой энтузиазм исчезновение Распутина вызвало во всей России, посмотрите на смятение его сторонников. Я уверен, что сам царь в глубине души рад, и что он ждет от всех вас помощи, чтобы найти выход из этого ужасного тупика. Объединитесь для действия, пока еще не поздно. Может ли быть, чтобы никто не хотел дать себе отчета в том, что мы на грани страшных потрясений и без радикальной смены внутренней политики сам император и вся его семья будут снесены революционным валом, который грозит пронестись над Россией…

Трепов слушал меня со вниманием и удивлением.

– Князь, – сказал он, – откуда у вас это присутствие духа и хладнокровие?

Я оставил его вопрос без ответа, и наша беседа на том закончилась.

Это свидание с председателем Совета министров было нашей последней попыткой обратиться к высоким государственным лицам.

Тем временем судьбы Дмитрия и моя еще не были определены. Бесконечные тайные совещания происходили на этот счет в Царском Селе.

3 января мой тесть, великий князь Александр Михайлович, приехал из Киева, где командовал военной авиацией. Узнав об угрожавшей нам опасности, он телеграфировал императору и просил свидания. Он зашел к нам ненадолго, прежде чем отправиться в Царское Село.

В результате этого шага генерал Максимович передал великому князю Дмитрию приказ немедленно покинуть Петербург и отправляться в Персию под присмотр генерала Баратова, командовавшего нашими войсками в этой стране, Генерал Лайминг[170] и граф Кутайсов[171], адъютант императора, должны были его сопровождать. Поезд великого князя уходил в два часа ночи.

Я же получил приказ выехать в наше имение Ракитное, назначенное местом моего постоянного пребывания, и также должен был уехать той же ночью. Офицер-преподаватель Пажеского корпуса капитан Зеньчиков и помощник начальника тайной полиции Игнатьев имели приказ сопровождать меня и содержать в изоляции до самого места ссылки.

Нам с Дмитрием дорого досталось расставание. Несколько дней, проведенных вместе пленниками в его дворце, стоили долгих лет. Сколько рождалось мечтаний! И сколько разрушенных надежд! Когда и при каких обстоятельствах мы свидимся? Будущее было темно. Нас охватывали мрачные предчувствия.

В половине первого ночи великий князь Александр Михайлович приехал за мной, чтобы отвезти на вокзал.

Публике вход на перрон был запрещен. Повсюду стояли подразделения полиции.

Я поднялся в вагон с тяжелым сердцем. Колокол ударил, локомотив пронзительно засвистел, перрон поплыл перед глазами, исчез… Затем и город исчез в зимней ночи, и поезд катился во тьме, через пустынные равнины, спящие под снегом.

Я замкнулся в своих грустных мыслях, укачиваемый монотонным стуком колес.

Глава XXV

Принудительное пребывание в Ракитном. – Первая фаза революции. – Отречение императора. – Его прощание с матерью. – Возвращение в Санкт-Петербург. – Странное предложение

Путешествие было медленным и без развлечений, но я был рад по приезде увидеть родителей и Ирину, которые, предупрежденные тестем, тут же выехали из Крыма ко мне в Ракитное, оставив нашу маленькую дочку с кормилицей в Ай-Тодоре.

Зная, что моя корреспонденция просматривается, я мог им написать лишь несколько кратких и незначащих слов. То, что они узнали от других о событиях в Петербурге, испугало их, тем более, что они не знали всех подробностей. Две телеграммы, полученные почти одновременно, окончательно их запутали. Первая, посланная из Москвы великой княгиней Елизаветой, содержала: «Мои молитвы и мысли с вами всеми. Благослови Господь вашего дорогого сына за его патриотический поступок».

Вторая была им адресована из Петербурга великим князем Николаем Михайловичем: «Труп найден – Феликс спокоен».

Мое участие в убийстве Распутина становилось общепризнанным фактом.

Ирина рассказывала, что она проснулась ночью с 29 на 30 декабря и, открыв глаза, увидела Распутина. Он был виден по пояс, огромного роста, в голубой вышитой рубашке. Видение длилось не более секунды.

Мой приезд в Ракитное не прошел незамеченным, но любопытные наталкивались на приказ никого не впускать.

Однажды меня посетил генеральный прокурор, занимавшийся расследованием смерти Распутина. Наша встреча напоминала водевильную сцену. Я ожидал встретить в этом высокопоставленном страже правосудия человека сурового и непреклонного, к борьбе с которым я готовился. Увидел же человека, взволнованного до такой степени, что он казался готовым броситься мне в объятия. За завтраком он поднялся с бокалом шампанского в руке, чтобы произнести патриотическую речь и выпить за мое здоровье.

Поскольку разговор зашел об охоте, отец спросил его, охотник ли он. «Нет, – ответил этот достойный чиновник, думавший о своем, – я никогда никого не убивал». Заметив свой промах, он густо покраснел.

После завтрака мы имели беседу с глазу на глаз. Сначала он в растерянности не знал, как заговорить о цели своего визита. Я пришел ему на помощь, сказав, что мне нечего прибавить к тем заявлениям, которые уже сделаны. Казалось, он сразу же почувствовал облегчение, и в ходе двухчасовой беседы имя Распутина не было произнесено.

Наша жизнь в Ракитном текла довольно монотонно. Главным развлечением были прогулки в санях. Зима была морозная, но великолепная. Солнце сияло, и ни малейшего дуновения ветра; мы выезжали в открытых санях при 30 градусах ниже нуля и не мерзли. Вечером – читали вслух.

Новости, приходившие из Петербурга, были самыми тревожными, Казалось, все потеряли головы и крах неизбежен.

12 марта разразилась революция. В столице пожары вспыхивали повсюду, на улицах шла ожесточенная перестрелка. Большая часть армии и полиции перешла на сторону революции, включая даже казаков свиты, элиту императорской гвардии.

После долгих дискуссий с «Советом рабочих и солдатских депутатов» было создано Временное правительство под председательством князя Львова, социалисты поставили Керенского министром юстиции.

В тот же день произошло отречение императора. Чтобы не разлучаться с