– Нет, не плохим, оно пугает меня.

Мы остановились около подъезда, Ольга Викторовна стряхнула с зонта капли воды, потом поспешно собрала его и, собравшись с мыслями, начала говорить. По её виду и мимике лица я понял, что дождался этого момента, этого главного момента, о котором она так долго молчала, прятала в себе, её губы тряслись, но не от холода, а от того, что она боялась обидеть меня своими мыслями и выводами. Мне же, напротив, было спокойно и весело, не знаю почему, но я чувствовал себя очень легко и непринуждённо.

– Я думаю, твоё изменение как личности и как человека произошло из-за психического расстройства, которое, как я полагаю, всё ещё живёт в тебе полной силой! Может, нам следует снова обратиться к врачу? Я так привыкла к тебе совершенно другому, отчуждённому, закрытому, вечно в своих мыслях, что сейчас мне трудно принять тебя таким, какой ты стал! Не может быть, чтобы человек в один прекрасный момент взял да и изменился! Такое бывает только в сказках! То, что с тобой случилось, твоё пребывание в больнице, твоя странная, безответная любовь, ещё странные звуки, которые я иногда слышу по ночам из твоей комнаты, всё это повлияло на тебя! Твоя перемена – от болезни!

Я бы мог принять это за оскорбление, повернуться и уйти, потому что на самом деле все эти разговоры начинали напрягать и утомлять. Она прекрасно знала, что постоянно одно и то же в «моём состоянии» пережёвывать не надо, тем более мою «болезнь», которую в большей степени раздула именно Ольга Викторовна, даже врач был намного сдержанней и спокойнее, но она как будто не хотела ничего понимать, в её глазах я был болен очень тяжёлой и неизлечимой болезнью под названием шизофрения. Может, я был схож с шизофрениками, со стороны казался чудиком, своим стеклянным взглядом не раз пугал отца, но это не было доказано на бумаге и в действительности! Вот что было самым главным, даже чисто для себя я понимал, что не больной, но просто случился нервный срыв, маленько переколбасило, ну со всеми может такое случиться. Тем более как я мог среагировать на то, что видел в отражении смерть, которая тянула ко мне свою холодную руку? Что я должен был делать? Все мои анализы, моё поведение в больнице, мои ответы врачу – всё показало, в конечном счёте, что я здоров, и это поняли все, кроме неё… Постоянно говорить мне о том, что я болен, было крайне жестоко с её стороны, моё сияние на лице медленно стало угасать, улыбка сползла, я напрягся.

– Сколько ещё можно мусолить эту тему? Когда ты уже отпустишь эту иллюзию своей правоты?

– Иллюзию?– удивилась Ольга Викторовна, потирая руки.– Ведь я всё вижу и очень беспокоюсь за тебя!

– Может, нужно не очень беспокоиться, а просто беспокоиться и не забивать голову ненужными мыслями? Или, быть может, тебе хочется видеть меня больным?

– Что ты! Как могла такая мысль прийти тебе в голову? Уж что-что, а о таком я никогда не думала!

– Тогда я не понимаю…– ответил я, засовывая поглубже руки в карманы толстовки.

– Наверно, ты прав, хватит мне уже надумывать разные небылицы. Ты с нами, учишься, интересуешься жизнью, что мне ещё надо?

– Самой жить.

Мы поднялись на лифте домой, сначала мы минут десять не разговаривали, каждый обдумывал своё, потом оживились, поужинали и легли спать. Я стал засыпать, дождь барабанил по подоконнику, для меня это своего рода была колыбельная, я стал исчезать, но меня разбудило странное движение в другой комнате, я вышел и понял, что домашние о чём-то спорят и ругаются.

– Хватит его доставать! Сколько можно парню напоминать о том, что с ним приключилось? Пришёл с вашей совместной прогулки, а на нём лица нет! Опять ты его обидела?– говорил отец, сидя на краю разобранного и застеленного дивана.

Ольга Викторовна уже лежала под одеялом и держала книгу, сняв очки, она как-то странно взглянула на отца и опустила глаза.

– Нет, ты не опускай глаза! Смотри на меня! Зачем ты ему постоянно напоминаешь о том случае?

– Ты говори тише, а то Антон проснется.– тихо проговорила жена.

– Да, спит он уже, наверно, – ответил отец шепотом.

– Вань, прости меня.

– Ладно, Оль, будем считать, что этого разговора не было, но ты и так всё понимаешь?

– Я наверно правда своей чрезмерной опекой совсем его задушила! А ведь он уже не мальчик, взрослый парень, сам уже отцом может стать…

– Вот именно, что задушила! Только стало всё налаживаться, тут на тебе, опять у Оленьки нашей возникли подозрения, тревога какая-то, боли в сердце! Ты себя, в первую очередь, не бережёшь!

– Ну, ладно, ладно.– нежно улыбнулась Ольга Викторовна.

Через пару минут отец тоже забрался под одеяло, выключив свет, комнату разразила гробовая тишина, я стоял в коридоре и боялся пошевелится.

– Дождь барабанит по окнам…– сказала Ольга Викторовна.

– Оль, давай спать.– ответил отец, зевнув.

– Сейчас, сейчас, Вань.

– Ну что ещё? Что ещё придумало твоё воспалённое воображение?

– Но ведь голоса из его комнаты мы оба слышим? И не только голоса, какие-то движения, шаги, иной раз аж ноги замерзать начинают от волнения и страха.

– Ну, лунатик, может, он? Я помню, сам в молодости лунатил, так что это не смертельно, спи.

– Думаешь? Не похоже это на лунатизм.– прошептала Ольга Викторовна, поправляя подушку для удобного сна.

– А ты что, эксперт? Похоже – не похоже, спи!– буркнул отец и перевернулся на левый бок.

Ещё минут десять я стоял не двигаясь, потом потихонечку вернулся к себе в комнату, запрыгнул в постель и закрыл глаза.

Я не думал, что засну быстро или вообще засну, я лежал с закрытыми глазами и думал о том, что сделал сегодня в магазине. Правильно ли я поступил? Когда утром проснулся, почувствовал, что нижняя губа была вся обкусана, и запёкшаяся кровь не давала пошевелить ртом. Конечно, выйдя на кухню, первым делом все заметили изменение в моём лице, Ольга Викторовна ахнула и села на стул, отец глянул на меня грустными глазами и тяжело вздохнул. Я, ничего не говоря, выпил зелёного чая и пошёл на улицу. В университете я стал сам не свой. Поначалу все, с кем я дружил и был знаком, старались со мной общаться, звали меня в свои компании, радовались мне и всегда пытались вспомнить со мной какое-то совместное прошлое. Я отстранился от них, совсем одичал, и мне это шло только на пользу. Один я отдыхал ото всего.

Можно представить, как вокруг меня собрались знакомые человек шесть, стоят, смеются, о чём-то разговаривают, и я стою вместе с ними, глухой и немой, только чувствую их эмоции и знаю их секреты, – разве это не мучительно для меня, а для них не страшно? Так и пошло, прошло совсем мало времени, а я стал белой вороной, теперь со мной неохотно здороваются, практически перестали меня куда-то звать, и, самое главное, я был очень рад тому, что никто из них не знал про то, что я лежал в больнице. Лица, имена и телефоны я не помнил, я не пытался никого запомнить или попытаться вспомнить. Людей было так много, что я не успевал до конца того или иного человека прочувствовать. Часто сбивался и не понимал кто только что пробежал мимо меня и кому принадлежат такие грязные и сальные мысли, или, наоборот – прекрасные и добрые…