Якса засмеялся хрипло.

– Помню, клейменый, что проще найти иголку в стогу сена, чем честного дреговича. Думал я, последний бой мы проведем как… рыцари. Отдашь мне мой меч? Я ведь ранен, едва жив.

– Ты лучше меня, друг мой. Победишь меня и… где тогда будет справедливость?

– Вы, дреговичи, и правда оставили все законы на Рябом поле.

– Я никогда не понимал, отчего вы, лендичи, столь глупы. Зачем вам эта честь, пояс, остроги? Гербы? Это ведь ничто, побеждает тот, кто более ловок. Полагаешь, зачем я шел с этими псами по этим горам? Чтобы пожать тебе руку? «О, мой лендийский господин, я приношу тебе клятву и обещаю служить верой и правдой. Никогда больше не запятнаю себя кровью селян и девиц, буду защищать тех, кто слабее меня, и стану ходить в сбор, как сейчас хожу в кабак». Нет, Якса, я пришел за твоей головой. Она стоит мешок золота.

– Вы выпили весь мед, так как же ты доставишь ее князю? Завоняется по дороге.

– Хе-хе, как-то да переживу. Стану думать о двухстах гривнах, которые ждут меня при дворе князя Дреговии. О бочонках меда, о колбасах над огнем. О юшках и девках.

– Князь Сварн достоин тебя. Когда-то он воткнул нам нож в спину. По древнему дреговичскому обычаю.

– Ну, говори что хочешь, Якса. Говори что хочешь, потому что больше я тебя слушать не стану. Доброго пути… в Навию, Якса.

– Стой!

Глеб закостенел. Хотя поднял уже меч, не нанес удара; медленно обернулся, глядя через плечо туда, откуда донесся голос.

На пороге стоял… Бортэ. Последний из хунгуров. Посланный ранее к лошадям. В руке его был лук. На тетиве – наложена стрела с крючковатым наконечником.

– Бо-о-ортэ? – удивился Глеб. – Ты был настолько дурным псом, настолько слабым и никчемным созданием, что я о тебе почти забыл, потому как и пригодиться-то ты можешь только для того, чтобы следить за лошадьми.

– Я не пес, а сука, Глеб. Злая бешеная сука. Ты не узнал меня, увы!

Вдруг Бортэ сбил в сторону остроконечную шапку, протер замурзанное лицо. Матово засияли опадающие косички на выбритой на висках голове. Гордый взгляд, медовые глаза.

Женщина.

Глеб смотрел и смотрел, словно не в силах поверить.

– И что? Скажешь, что я могу уйти, отпустишь меня подобру-поздорову, птичка?

– Ты что, за глупую лендийскую корову меня держишь? Ох, меня тошнит от вида крови, ах, убийство – неблагородное дело!

– Мы могли бы… поговорить. По-спокойному.

Стон! Свист. Стрела полетела в цель, воткнулась в клепаную синеватую стеганку Глеба. Витязь затрясся, ступил шаг, потом второй…

– Сука грязная!.. – рявкнул он. – Дочерь бесов, хером Волоста зачатая!

Второй свист. Стрела воткнулась в грудь справа.

Он стонал, охал, но шел. Поднимал меч…

Третья стрела, четвертая.

Она натянула тетиву в пятый раз, прищурилась.

И тогда Глеб замер, качнулся, пытаясь совладать с болью, до крови закусил губу.

Стон освобожденной тетивы. Стрела – почти в упор. Прямо в глаз!

Он упал. Кажется, не мог до конца поверить в то, что случилось. Когда она проходила мимо, протянул руку, словно желая дотронуться до нее, убедиться, что все это – на самом деле.

Потому что, сказать честно, даже Якса уже не верил, что все это – по-настоящему.

Рыцарь встал, опираясь спиной о стену. Смотрел глазами, преисполненными боли, но уже с искоркой веселости.

– Аж столько вас по мою бедную голову? Что чрезмерно, то не здраво, знаешь такую пословицу, девица? Прошу, сделай это быстро.

– Твоя голова нужна мне живой.

Она отложила лук, потянулась к деревянным колодкам дыбы, вырвала железный шкворень, развела обе части, освобождая рыцарю руки и голову.

– Зачем ты это делаешь? Я проклят твоим родом. Мой отец…

– Мы выбили всех; выбили и развеяли пеплом по ветру, пока не осталось от них и воспоминаний, – сказала она монотонным голосом. – Но ты – сбежал. Сбежал от меня в ауле моего отца, Булксу. Потому мы – близки друг другу. Ты даже не знаешь, насколько. Мой отец, который лежит там, годами бил меня, калечил тело, не в силах простить, что из-за твоего бегства и моей легковерности потерял любимого сына. Мы суждены друг другу, лендич.

– Я не стану никого для тебя убивать.

– Посмотрим. Пойдем, это проклятое место, слишком много тут крови.

– Тебе придется меня нести. В такие-то времена, после резни на Рябом поле, мужчина – это сокровище, и немало женок дали бы остричь себе косы, чтобы только перевязать такого рыцаря…

– Если дам тебе пинка, то полетишь как орел! Ты мужчина или женовидная тварь из Тауридики?

– Я живой труп. Подай мне хотя бы руку.

Она подала. Рука была сильной и гибкой. Выходили из избы медленно; Якса стонал при каждом движении, пошатывался.

– Не вой, слабак! – она так ткнула его кулаком в бок, что он застонал еще сильнее.

– Я потерял слишком много крови. Перевязать…

– После, ночь близится. Двигайся.

Она подвела ему коня, подала стремя, как королю. А когда он сидел уже в седле на спине у Перуна, спросил тихо:

– Как тебя зовут?

– Селенэ.

– Нам много чего нужно сказать друг другу.

– И у нас много времени впереди. Сквозь страну людей, зверей и бесов. Вперед!

1

Привезли его на рассвете, в пору, когда с луж еще не сошел хрупкий ледок, с травы – иней, а туман над Санной уже поднялся, открыв золотистый ковер лесов на склонах Круга Гор.

Выезжал он горделивый и мрачный, с копьем в руке и топором у седла, возвращался же на простой телеге, которую тянула пара косматых волов. Скрипящие оси возвещали о прибытии володаря Туры. Собек на башне первым увидел его сквозь туман, соскользнул, обняв руками столп, а через миг уже лупил кулаком в серые окованные ворота поместья.

Потом во двор высыпала вся семья – щурилась спросонья на осенний рассвет. Впереди – племяш Дрогош, за ним слуги, невольники, хромой смотритель. Из сарая, в облаке запаха навоза, высунулись волопас и пастухи, неторопливо выполз из соломы свинопас.