Оказалось, что на пляже тьма-тьмущая народу, как средь бела дня. Берег пестрел полотенцами и одеялами, и в лунном свете мужчины с бакенбардами держали за руки полураздетых девиц. По радио «Битлз» пели свою коронную «Вилась дорожка длинная»[5]. Кто-то захватил с собой корзинки с провиантом: копченые колбаски, сыр, куриный салат и холодное пиво. Макс с Лейси ели, пили, плескались в воде, как будто сбросив лет сорок. Максимилиан впервые при Лейси курил марихуану на пару с человеком по имени Кедр. Она смотрела на веселящуюся молодежь, мелькающую в жаркой ночи, и оплакивала свою бездетную участь. На обратном пути ей вздумалось поговорить об этом с Максом. Близилась полночь: «парная суббота» плавно переходила в «банное воскресенье».

– Максимилиан, у тебя не бывает такого, чтобы ты пожалел о детях? – спросила Лейси.

Тот смолчал. Наверное, его мысли спутала марихуана, а может, он с былым упрямством гнул прежнюю линию на этот счет, упорно не желая признать своей неправоты.

Этот август превзошел все другие. На солнце было как в раскаленной жаровне, в тени – духотища. Флаг на въезде в «Пляжный клуб» обвис, как несвежий нейлоновый носок. В первую ночь зноя Лейси металась в кровати, скидывая с себя простыни и без конца переворачивая подушку. Наконец, схватив лампу, она пробралась к кондиционеру и врубила его на полную мощность. Это помогло кое-как перекантоваться до рассвета, однако потом наступило утро, и, когда пожилая дама решилась выбраться в коридор, ее чуть не стошнило. Там висел тяжкий дух общественной моечной. Она распахнула все окна и включила старенькие вентиляторы, притворив дверь в спальню.

Если станет совсем невмоготу, заляжет в постель с детективом в руках и не высунется до вечера.

Мак появился в обычное время. Вместо привычного кофе он прихватил баночку ледяной кока-колы.

– Да будет благословен Мак Питерсен, – изрекла Лейси.

Столбик термометра неуклонно тянулся к восьмидесяти трем, у Мака взмокли волосы за ушами, и пахло от него как от человека, который весь день тягал шпалы.

– Уже восемьдесят два, – сообщил он. – По радио сказали, к десяти утра перевалит за девяносто.

Кока-кола была прохладной и шипучей, от нее щипало небо и слезились глаза. Лейси закашлялась.

– Будь осторожна, стоит такая жара, – предостерег Мак. – Пообещай, что не станешь переутомляться.

– Потому что в такую погоду не ровен час и коньки отбросить такой старушке? – подначила его Лейси. – Не бойся, наши не сдаются. Бывали и худшие времена. Хотя на всякий случай я удаляюсь в спальню, там не в пример прохладнее. Постучись ближе к вечеру меня проверить, жива я или нет. Только сразу не входи, а то вдруг я буду неодета.

Мак засмеялся и ушел, махнув на прощание, а Лейси отпила кока-колы.

– Вот уедешь ты, – вслух сказал она. – И некому будет обо мне позаботиться.

Это прозвучало на удивление жалобно, Лейси и самой стало противно. Но с фактами не поспоришь. Что она будет делать, когда симпатичный посланник Максимилиана ее оставит? Может, на его место явится кто-нибудь другой? Или тогда подойдет и ее срок уходить, и она не станет больше коротать время с заменами, а присоединится к Максимилиану, где бы он ни находился?… При мысли о том, что где-то там ее дожидается любимый, страх перед смертью отступил.

Мак и Марибель спали нагими под тонкой простыней. Марибель приготовила холодный ужин. Перченый суп с огурцами, салат «Цезарь» и дынные шарики. Она мысленно проговаривала «прохладные» слова: «Серебро, стакан, мята, тень. Зеленый, синий, питье, бокал, лед, ложе изо льда, заснеженный мир». Выудила с библиотечной полки книжку Фицджеральда «Ледяной дворец», за ней – «Снега Килиманджаро» Хемингуэя, «Холодные зимние сцены» Энн Битти, «Снег на кедрах» Дэвида Гутерсона и даже «Ледяной урожай» Ричарда Руссо. Сложила стопочкой на столе и смотрела на них время от времени, прокручивая в голове зимние названия.

Без ссор теперь не проходило и дня. Из-за жары и тех странностей, что творились с гостями и персоналом, Мак замкнулся. Он приходил домой, съедал то, что ставила перед ним Марибель, и оседал перед телевизором. Если они о чем и разговаривали, то в основном огрызаясь.

Мак больше не вспоминал о своем намерении жениться. Они не говорили о свадьбе, не строили планы. Теперь уже Марибель всерьез опасалась примкнуть к числу невест, которые ждут свадьбы по пятнадцать лет. И вот однажды вечером она решила поставить вопрос ребром:

– Мы будем устраивать свадьбу осенью? Потому что, если да, то надо уже потихоньку готовиться.

– Я не знаю, – ответил он, вперив взгляд в бейсбольное табло. – У меня башка не варит.

– То есть как это? – вырвалось у нее. – Я же не про чепуху какую-нибудь спросила, а про нашу свадьбу.

– Сил нет, Марибель, – посетовал он. – Я запарился на работе. Все вокруг без конца жалуются. То им жарко, то песок горячий, то вода не успела согреться. У пляжного мальчика был солнечный удар, увезли на «Скорой». Каждые два часа я наведываюсь к Лейси – боюсь, как бы она не окочурилась там одна. Джем вообще примостился задницей к ледогенератору. О нашей свадьбе, прости, я не думал.

– Ну и пусть, – буркнула Марибель. – Может, тогда к черту ее, эту свадьбу?

– Не начинай, – устало выдохнул Мак. – Мне сейчас не до смеха.

Марибель готова была расплакаться. На глаза навернулись слезы, она молча ушла в спальню – там хотя бы работал вентилятор. Рухнула поперек кровати, убрала с лица волосы, перевернулась, подставив шею струе свежего воздуха. Всегда, с самого детства, простые радости жизни обходили ее стороной. Когда все было хорошо, не верилось. Казалось, вот-вот это кончится, произойдет что-то плохое. Была мысль позвонить маме, но телефон лежал в другой комнате. Да и что сказать? Как сильно она сейчас ненавидит Мака? Что ее жизнь с ним – сплошная череда скучных и мрачных лет? Или, может, что ее так сильно захватила идея выйти замуж, что она готова примириться с чем угодно? Например, с тем, что, когда он делал ей предложение, в ее душе еще не утихла горечь после его признания в любви другой женщине? Марибель старалась об этом забыть. Она все твердила себе, что с отъездом Андреа Крейн его чувства угасли. И, раз уж все равно Мак решил уволиться из отеля, то, скорее всего, они с Андреа больше никогда не увидятся. Да только вот любит ли он? Поначалу, когда он сделал ей предложение и подарил кольцо, Марибель охватило безумное счастье. Прошло время, и ей стало ясно: ее избранник по-прежнему думает о другой, ведь невозможно разлюбить человека за каких-то пару недель, так не бывает. И вообще, он, скорее всего, пришел со своим предложением сначала к Андреа, но та отшила, и он решил попытать счастья здесь. Так что Марибель – запасной вариант. Обрадовалась, дурочка. Неудивительно, что этот сухарь не в состоянии думать о свадьбе. Он вообще не хочет жениться. Все теплые слова и колечко – все это было притворством.

Марибель направилась в гостиную. О сетчатую дверь с беспечным безумием бились мотыльки.

– Ты еще любишь Андреа? – поинтересовалась она.