После войны надо было как-то устраивать жизнь, и бабушка Босилька со своей сестрой Василькой вышли замуж за двух молодцов-красавцев. Один, Вузман, был умным, находчивым, предприимчивым евреем-купцом из города Вышеград. Другой, Данчул Живко, – яркий бравый хорват-офицер из Мостара, – любящий и нежный, с обворожительными, завораживающе закрученными усами.

Василька нашла себе мужа раньше – так в их семье появился доход. Потому что ее муж Вузман владел лавкой в Сараево и научил сестер печь фирменное сефардское блюдо «Испанский хлеб» и готовить лучший в округе кофе по-турецки. Кофе и хлеб они разносили на завтраки по богатым лавкам в Башчаршии и прочим махаля. Кофе в Сараево пьют в любое время суток, и потому бизнес процветал.

Надо сказать, что любимым делом зятьев с момента их знакомства – офицера и купчика – стал спор о том, какой мост краше: высокий арочный Мостарский или приземистый на крепких опорах Вышеградский? Они спорили об этом, и раскуривая кальян в кофейне, и за семейными обедами с творожником, ореховым роллом (ореховником) и тортом «Захер». Пикантность ситуации заключалась в том, что бабушка была низкой, но с массивными ногами, а ее сестра, наоборот, тонкая, высокая и воздушная. То есть, защищая каждый свой мост, мужчины как бы расхваливали прелести жен друг друга.

Когда пришел 1941 год, дяди и тети Агницы со стороны Вузмана и Васильки, будучи совсем юными, получили свой желтый билет, но в конце концов им удалось бежать из страны в Австралию. Но война войной, а жить как-то надо. Бабушка Агницы Босилька и ее родная сестра Василька забеременели одновременно в 1944 году, когда Сараево был подвержен массированным бомбардировкам. В один из таких налетов, беременная мальчиком, ее сестра вернулась из погреба на кухню, так как забыла на плите овощное рагу, где ее тут же пришибла бомба. K счастью, она так и не узнала, что ее овощное рагу разметало на всю округу и что ее муж Вузман остался голоден в тот вечер. С желтой, как кусок тыквы, звездой он побрел по городу прямо во время комендантского часа и был бы неминуемо убит, если бы не дед Агницы Живко Данчул, который бросился за ним и вытащил его прямо из-под носа плотоядного немецкого патруля. Дядя Вузман был подавлен. Он не ел десять дней, пока не умер от полного истощения. Перед смертью он сказал, что все же Мостарский мост лучше Вышеградского. Думаю, он отправился прямиком с его вершины – в небо.

На земле все было не так возвышенно. Бомба, попавшая на кухню, уничтожила большинство мебели и отшвырнула от стен итальянские комоды с абрикосовым и ореховым вареньем. Закаменевшее как лава, оно осталось на стенах. Дед Живко заделал выбитые окна фанерой и картоном, а бабушка Босилька молилась лишь о двух вещах – чтобы не было воздушной тревоги во время схваток и чтобы у нее родилась девочка, а не мальчик. К счастью, родилась дочка – мать Агницы Анда. К несчастью, у бабушки из-за стресса от воздушной тревоги во время родов пропало молоко, а Анда была большеголовым и большеротым прожорливым, как таракан, ребенком. Она требовала много еды, и чтобы прокормить Анду, Босилька и Живко стали менять все фамильные ценности на еду. Сначала они обменяли кольцо прабабки Велиборки с большим алмазом на кулек бобов и полмешка проса. Затем обменяли две золотые монеты с императором Францем-Иосифом и две сережки с янтарем на два куля риса и два литра молока. Потом обменяли письменный стол Bidermeier на десяток яиц. А зимнее пальто с меховым воротником – на ячневый хлеб и вешалицу. Но тут дедушка нашел способ, чтобы крестьянин из пригорода Сараево приносил им не менее двух литров молока ежедневно. Никто никогда уже не узнает, как он извернулся, но по деревне поползли слухи, что он начал сотрудничать с СС.

Когда коммунистические войска вошли в Югославию, новая власть начала устанавливать новые стандарты жизни. Коммунисты внимательно проверили семью бабушки Агницы и посчитали квартиру четы Живко и Босильки слишком многокомнатной. В квартире было две спальни, гостиная, кухня и ванная комната, и потому к ним подселили одну сельскую чету с шестью детьми. Глава семейства новоиспеченных семейства Вунько был поражен наличием ванны и посчитал мраморное корыто лучшим местом для свиньи. На большом балконе он захотел держать козу и кур с клобуком. Свиные окороки, яйца и козье молочко, убеждал он семью Агницы, – это натуральное питание. Бабушка Босилька призывала деда Живко хоть что-то сделать, но тот стал еще более тихим, чем обычно, проводил время в курении одной сигареты за другой и писал свои собственные аннотации на полях Библии. Он был сильно подавлен всем происходящим и опасался репрессий. Оторвавшись от Библии, он сказал, что если пойдет с этим вопросом наверх по инстанциям, то, конечно, вопрос будет решен, но и он вряд ли вернется живым. Так оно и случилось. Пойдя выяснять, дед бросился на председателя комиссии и стал его поливать горячим чаем из чайника прямо в канцелярии и пихать в глотку куски ржаного хлеба, намереваясь таким образом задушить. В тихом омуте черти водятся, и все, что он сдерживал и таил в себе долгие годы, вырвалось наружу. Вскоре деда забрали и, тщательно изучив его прошлое, завели уголовное дело. Новое правительство давало компенсации семьям, члены которых погибли от произвола гестаповцев или во время бомбежки. Бабушка Босилька собрала доказательства смерти всех погибших родственников и отправилась с ними в НКВД. Вернулась она без пайков, но с мужем. Никто из семьи Агницы никогда не узнал, как Босилька вытащила мужа Живко, даже гестапо не могло бы это выпытать. Но о том, как ей это удалось, вероятно, знал дед Живко, потому что он впал в жуткую депрессию и вскоре умер, сгорев от стыда и позора.

Бабушка же в это время была беременной мальчиком, рассказывала Агница, а троих детей ей было уже не потянуть. Она пошла на аборт к очень хорошему подпольному доктору, который прекрасно справлялся со своими обязанностями и мог позаботиться обо всем, кроме того, что не мог предоставить заморозку и делал аборт без какой-либо анестезии. Кричать было нельзя, потому что все это происходило на квартире в центре города, и врач был бы неминуемо пойман и посажен в тюрьму, как ее муж. И потому бабушка терпела и грызла простыню и только иногда позволяла себе вскрики, когда молочник под окнами зазывал покупать молоко для маленьких детей.

Так или иначе, жизнь становилась на рельсы для трех женщин семьи Босильки. В те голодные годы им здорово помогала американская гуманитарная помощь. Женщины с ночи занимали очередь, чтобы получить пакеты-пайки от UNRA. Одни несли унизительную подачку своим мужьям, сидящим в тюрьме, другие перепродавали ее на рынке или обменивали на другие товары и продукты. Мать Агницы Анда долгое время была убеждена, что в мире не существует другого сыра, кроме «чеддер», и что яйца (они называли их «яйца Трумэна») бывают только порошковыми. А еще, что единственная компания в мире, которая производит носки, называется «Военные Излишки». В носках они сушили грецкие орехи на Новый год, чтобы как-то разнообразить праздничный стол. Кроме того, иногда к Рождеству приходили посылки из Австралии от уехавших родственников с еврейской стороны. А однажды, она запомнила это желтое Рождество на всю жизнь, они получили посылку со своими первыми бананами и ананасами. Анда и Видна не только сами вкусили экзотической мякоти, но и угостили ею своих друзей и одноклассников, что вызвало настоящий фурор во всей школе и прибавило им авторитета. И все было очень хорошо, включая питание и Олимпиаду 1984-го, которая принесла много радости в дом Агницы. Под олимпиаду смог приехать двоюродный дядя Дуко и привести много фруктов и шоколада.