class="p1">Платону хотелось сказать Дарье, что-нибудь особенное, но он никак не мог найти нужных слов. Сколько трогательных слов он собирался сказать Дарье, но они куда-то все разом подевались. Он больше молчал, чем говорил, думая о чем-то своем. Казачья душа стонала, как от боли.

А ночь становилась все темнее и темнее, а воздух все тише и тише. Ни звуков, ни голосов — все уснуло. Но вдруг совсем неожиданно из глубины темного неба к земле понеслась тусклая звезда и коротко чиркнув, погасла за островерхим лесом. Дарья успела загадать желание, но ничего не сказала Платону.

Яркие звездочки на небе мигали тихо и успокаивающе. Белый месяц осветил хутор светлым сиянием. В эту ночь они забыли обо всем на свете, не смотря на лихолетье в стране. Лишь мягкая звездная ночь окружала их. Сегодня эта ночь и все, что было вокруг, существовали только для них двоих.

Наконец хутор улегся спать. Затворились окна, погасли огни. Улицы снова стали пустынными. Установилась мертвая тишина нигде ни звука. Все уснуло и лес, и река, и птицы. Теперь уже ничто не нарушало глубокой ночной тишины. Однако под утро темнота начала блекнуть, исчезать. Платон с Дарьей, проговорив всю ночь, умолкли только перед самым рассветом.

Утром упала холодная роса, на листьях появилась капель. Воздух стал густым и свежим. В эту ночь время пробежало быстро. И только забрезжила утренняя зарница, как казаки, вскочив в седла и поблескивая шашками, отправились в путь. За околицу их провожали старики, женщины и дети. Кони, блестя уздечками, покидая хутор, приседали, вставали на дыбы и рыскали из стороны в сторону. Проезжая мимо утеса Платон обернулся и увидел на дороге среди куцей толпы Дарью, махавшую ему рукой.

Платон помахал в ответ папахой и в его голове пронеслась горькая мысль: “Почти никого не осталось в хуторе”

— Матерь Божья не оставляй его одного в пути, будь всегда рядом с ним, заслони его от беды, — чуть слышно прошептала Дарья.

Слезы не останавливаясь, заструились по ее лицу. Сердце Дарьи терзала пронзительная боль.

— Боже сохрани ее мне, — шепотом отозвался Платон.

***

В пути погода резко переменилась, пошел мелкий противный дождь. Всадники промокли до последней нитки. Грязь большими комками летела из-под копыт коней. Но через четверть часа ветер разогнал тучи, выглянуло успокаивающее солнце и березовый лес вымытый дождем, весело зашумел разноцветными листьями. Было тихо спокойно и ничто ничего не предвещало. И вдруг на плоскогорье отчетливо раздались редкие винтовочные выстрелы. Всадники, нахлестывая коней, поскакали навстречу усиливающемуся шуму. Беспокойство казаков возрастало вместе с нарастающими звуками выстрелов. Красногвардейцы открыли по казакам огонь. Случилось, то, что предвидел Семен Перелыгин.

Послышались зычные призывы:

— Шашки наголо! В ружье! — не помня себя, заорал Никифор.

— Братцы, не страшись! — дико вскрикнул Прохор, подняв своего черного коня на дыбы. — Лучше умереть в поле, чем у бабы в подоле.

Сами собой выдернулись из ножен шашки, сорвались с плеч винтовки и, казаки, нахлестывая уставших коней, понеслись навстречу выстрелам. Платон пришпорил коня, лихо гикнул и понесся вперед. Разгоряченные кони поскакали широкой рысью, бешено и дико. Когда казаки выскочили на плоскогорье, то навстречу им из-за холмов выскочили три сотни хорошо вооруженных красных всадников.

— Не робей, казаки! — яростно воскликнул Никифор Шутемов.

— А-а-а, — пронзительно закричал Петр Вальнев.

Казаки, гикая на коней, рассыпались в стороны и заорали, как дикари. Кто-то лихо засвистел. Кони неслись сломя голову. Вперед вырвались сильные кони с отчаянными всадниками. Над папахами казаков засверкали стальные клинки. Воющий неудержимый вал достиг плоскогорья. Казаки, пригнувшись к гривам, неслись прямо на противника. Из-под конских копыт летела липкая грязь.

Вдруг в голове Платона пронеслась пугающая мысль, что они сейчас все погибнут, потому что силы были неравными. Полсотни плохо вооруженных казаков мало, что могли противопоставить хорошо вооруженному противнику. Конский топот сближался все ближе и ближе.

— Казаки не страшись помереть!

Казачья жидкая лава заколебалась. Грудастые кони яростно захрипели, оскалив зубы. Всадники завертелись в седлах, в воздухе заблестели шашки. Казаки сжимали озябшими руками шашки. Крики слились в один протяжный вой. Кто-то крепко бранился, понимая, что это его последний бой.

Между всадниками все меньше оставалось расстояния. От топота копыт плоскогорье загрохотало шумными перекатами. Все пространство наполнилось свистящим роем пуль. Они ударялись о камни и со свистом уносились в разные стороны. Падали подстреленные лошади и всадники. Противники столкнулись в смертельной схватке, и на поле все перемешалось. Русские убивали русских с небывалым ожесточением, без всякой жалости, будто и не русские были с той и другой стороны. Слышались предсмертные стоны, брань и проклятья. В разные стороны уносились одичавшие кони без всадников. Обе стороны несли невосполнимые потери.

Платон бился из последних сил, но вся сила в плечах иссякла. В конце боя над его головой просвистела шашка, но он, почувствовав смертельную опасность, успел быстро пригнуться. Одной секундой позже и голова скатилась бы с плеч. Перелыгин защищаясь, отбил все удары сабель, которые неминуемо должны были разрубить его тело, но внезапно возникший перед ним красный кавалерист, выстрелил в упор. Перелыгин упал и увлек за собой лошадь. И поле, и хутор, и лежащие на земле люди закрутились перед его глазами.

– “Вот и пришла смерть, — успела мелькнуть последняя мысль у казака.

Все провалилось во мрак. Платон, потеряв сознание, рухнул на землю, как срубленное деревце. Зло заржав, черный конь бежал с поля боя. Вороной помчался вниз с развевающейся по ветру гривой. Бой кончился, стрельба прекратилась. Посреди плоскогорья валялись, перемешавшись, убитые русские люди. И было совсем непонятно, где лежали красные, а где казаки.

— Ну что, отмахался шашкой царский заступник, — буркнул бородатый кавалерист и, прихватив оружие Платона, ускакал.

Но Перелыгин уже ничего не слышал и ничего не видел.

— Что там — все мертвы? — недоверчиво спросили кавалериста.

— Да, — равнодушно ответил бородатый красногвардеец.

Понемногу все стихло. Застучали копыта по каменистой дороге. Красные, собрав своих погибших и раненых, уходили.

Когда Перелыгин очнулся, то сразу же почувствовал сильную боль в плече. Голова гудела, рубашка прилипла к телу. Ему тяжело дышалось, а тело с трудом повиновалось. Определить сколько он пролежал на земле — казак не смог. Платон потерял счет времени.

Перелыгин попытался подняться на ноги, но в голове внезапно потемнело и он, застонав, рухнул на землю, и едва опять не потерял сознание. Он немного полежал на земле и мрак перед глазами постепенно рассеялся. С трудом поднявшись, казак блуждающим взглядом осмотрел место боя. Ноги подкашивались, кровь тугими ударами била в виски. Шашки рядом не оказалось.

На плоскогорье валялась