Когда бы жизнь домашним кругом

Я ограничить захотел;

Когда б мне быть отцом, супругом

Приятный жребий повелел;

Когда б семейственной картиной

Пленился я хоть миг единой, —

То, верно б, кроме вас одной,

Невесты не искал иной.

Скажу без блёсток мадригальных:

Нашед мой прежний идеал,

Я, верно б, вас одну избрал

В подруги дней моих печальных,

Всего прекрасного в залог,

И был бы счастлив… сколько мог!

После освобождения из ссылки Пушкин наслаждался вольностью и восторженным почитанием поклонников. Тригорское отошло для него в далёкое прошлое. Анна страдала и надеялась, хотя и понимала, что это конец. Истосковавшись и испереживавшись, 16 сентября села за последнее послание любимому:

«Во мне достаточно мало эгоизма, — писала она, — чтобы радоваться вашему освобождению и с живостью поздравлять вас, хотя вздох вырывается у меня невольно, когда я пишу это, и хотя я много дала бы, чтоб вы были в Михайловском. Все порывы великодушия не могут заглушить мучительное чувство, которое я испытываю, думая, что не найду вас более в Тригорском, куда призывает меня в настоящую минуту моя несчастная звезда; чего не дала бы я, чтобы никогда не уезжать оттуда и не возвращаться теперь. Я вам послала длинное письмо с князем Вяземским; я хотела бы, чтобы вы его не получили: я была тогда в отчаянии, зная, что вас взяли, и была готова сделать любую неосторожность.

Скажите, прошу вас, почему вы перестали мне писать: что это — равнодушие или забывчивость? Какой вы гадкий! Вы не стоите, чтобы вас любили; мне много надо свести с вами счётов, но скорбь при мысли, что я вас больше не увижу, заставляет меня обо всём позабыть… А. Керн вам велит сказать, что она бескорыстно радуется вашему благополучию и любит искренно и без зависти (sic). Прощайте, мои минувшие радости… Никогда в жизни никто не заставит меня испытать чувства и волнения, которые я испытала около вас. Моё письмо доказывает, какое доверие я питаю к вам. Я надеюсь, что вы меня не скомпрометируете и разорвёте письмо, написав ответ».

Ответа не написал, письмо не уничтожил, а имя Анны Вульф (без фамилии, к его чести) внёс в так называемый Донжуанский список, над расшифровкой которого пушкинисты бьются уже почти два столетия.

«Пригретый Славой»

Александр I вошёл в историю как победитель Наполеона, всемирно признанного гения войны и кумира молодёжи XIX столетия. Не избежал преклонения перед этой личностью и Пушкин, а вот государя своего отечества не любил. И этому, конечно, были причины: общее отношение к самодержавной власти, шестилетнее пребывание в ссылках и тайная любовь поэта к императрице Елизавете Алексеевне, супруге царя.

«Гроза двенадцатого года»

Александр I прочно вошёл в жизнь Александра Пушкина. Сначала событиями 1812–1814 годов (Отечественная война и заграничный поход русской армии), позднее его преследованиями. Первый раз поэт видел своего державного тёзку во время посещения им Москвы (1811) и так вспоминал об этом:

— Я стоял с народом на высоком крыльце Николы[60] на Мясницкой. Народ, наполнявший все улицы, по которым должен он был проезжать, ожидал его нетерпеливо. Наконец показалась толпа генералов, едущих верхами. Государь был между ими. Подъехав к церкви, он один перекрестился, и по сему знаменью народ узнал своего государя.

19 октября 1811 года Александр зрел государя на торжественном акте открытия Царскосельского лицея, всех воспитанников которого представляли государю. И. И. Пущин, товарищ Пушкина, писал позднее: «После речей стали нас вызывать по списку; каждый выходя перед стол кланялся императору, который очень благосклонно вглядывался в нас и отвечал терпеливо на неловкие наши поклоны».

Через восемь месяцев после открытия лицея началась война, получившая название Отечественной. Гвардия уходила из Петербурга через Царское Село, отборные полки русской армии шли прямо под остеклённой галереей лицея, и его воспитанники не отходили от окон, пока последний солдат не исчезал за поворотом дороги. Воины так воодушевляли подростков, что они забрасывали под лавки учебники французского языка.

С замиранием сердца следили лицеисты за развитием событий, ведь почти у каждого в действующих армиях был кто-нибудь из родственников. С нетерпением и непосредственностью отрочества, с его преувеличенными представлениями о своих возможностях, они рвались вслед уходившим. В журналах, газетах и других печатных органах прославлялись подвиги военачальников и простых ратников. Надо ли говорить, как это действовало на тринадцатилетних подростков.

Лицеисты пережили отход русской армии от западной границы России до Москвы, потерю столицы. Но затем были торжество и радость по поводу сокрушения великой армии Наполеона:

Они бегут, озреться не дерзают,

Их кровь не престаёт в снегах реками течь;

Бегут — и в тьме ночной их глад и смерть сретают,

А с тыла гонит русский меч (1, 87).

«В Париже росс»

20 декабря (1 января по новому стилю) русская армия перешла Неман; начался заграничный поход, в котором победоносные войска почти сразу потеряли главнокомандующего. М. И. Кутузов скончался 16 апреля 1813 года в силезском городе Бунцлау. После бальзамирования тело Михаила Илларионовича было доставлено в Петербург и 13 июня торжественно захоронено в Казанском соборе, который к этому времени в сознании народа стал памятником Отечественной войны (25 декабря 1812 года в соборе было размещено 27 трофейных знамён, в 1814 году их было уже 115 и 94 ключа от городов и крепостей).

Похороны спасителя России широко освещались в печати и едва ли оставили равнодушными лицеистов, которых подготавливали к государственной деятельности.

С 4 по 7 (16–19) октября 1813 года продолжалось сражение под Лейпцигом. Противники потеряли 120 тысяч человек, но победа осталась за союзниками (русскими, пруссаками и австрийцами). Небывалое побоище получило название «Битвы народов» и всколыхнуло всю Европу, владычество Наполеона над которой кончилось.

Кампания 1814 года началась на территории Франции и оказалась на удивление короткой. В самом её начале царь обратился со специальным воззванием к войскам. Напомнив о всём зле, принесённом России Великой армией, он заклинал соотечественников не уподобляться противнику, ибо «Богу не может быть угодно бесчеловечие и зверство». «Забудем дела их, — взывал Александр, — понесём к ним не месть и злобу, но дружелюбие и простёртую для примирения руку. Слава россиянина — низвергать ополчённого врага и по исторжении из рук его оружия благодетельствовать ему и мирным его собратьям. Сему учит нас свято почитаемая в душах наших православная