Невыполнение боевой задачи в Корриярике и бесполезный марш-бросок Коупа на Инвернесс (который, между прочим, открыл мятежникам дорогу на юг) выглядели столь явными и нелепыми просчетами, что англичане заподозрили сэра Коупа в сочувствии якобитам. Бедный честный и простоватый Джон Коуп! Совершенно несправедливое обвинение. Следует, однако, признать, что одна эта ошибка ганноверского генерала принесла гораздо больше помощи восстанию принца Чарли (во всяком случае, теоретически), чем вся деятельность английских якобитов.

Узкая тропа заканчивается у Гарва-Бриджа — там, где неглубокий горный ручей устремляется вниз по склонам валунов, а впереди расстилаются обширные заболоченные вересковые пустоши. Старую дорогу невозможно не заметить. Участок примерно шести футов в ширину вымощен огромными каменными плитами, которые и сейчас явственно просматриваются сквозь торфяную жижу и болотную траву. Стоило мне только подумать о тех усилиях, которые двести лет назад затратили английские солдаты, протягивая эту дорогу через Корриярик, как мышцы моей спины мучительно заныли. Этот горный перевал считался одним из самых недоступных в Шотландии. Дорога петляла, взбираясь вверх, порой исчезала, затем снова появлялась — подобно альпийским тропам, которые проходят по самому краю пропасти. В конце концов уводила в глубь вересковой пустоши и дальше — к голубым небесам, простиравшимся за могучим склоном Гарв-Бейнна.

Грустно смотреть на старые, мертвые дороги. Помнится, где-то я прочитал, что цивилизация — это транспорт. Если это правда, тогда мертвая дорога символизирует конец всего на свете. При взгляде на нее невольно понимаешь, что ничто в этом мире не может устоять против крапивы и чертополоха. Хотя надо отметить, что старая дорога в Корриярике выглядит не так жалко, как, скажем, Аппиева дорога или Педдарс-уэй в Норфолке. Ведь она изначально строилась как военная дорога, и единственные призраки, которых здесь можно встретить — это красномундирники, устало марширующие под бой своих барабанов. Сооружение этой дороги описано в замечательном романе Нейла Манро «Новая дорога». Вот что говорит о ней один из персонажей книги, выходец из шотландского Хайленда:

— Душой мы пребываем в наших диких горах. Ведь прошло не так уж много времени, как мы их покинули. Но я знаю, скоро настанет конец всему, что нам так дорого. И имя человека, который все это погубит — и тебя, и Ловата, и меня (да-да, и меня тоже!) — всех, кто, подобно нам, любит борьбу и заговоры, кто дорожит нашей дикостью… имя этого человека — Уэйд. Ты видел дорогу? Вот эта дорога и есть наша смерть! Римляне не сумели нас прикончить, Эдуард тоже. Но вот теперь это случилось: они подбираются к нам вплотную со своими мерными палочками и мечами…

Глядя на эту заброшенную дорогу, начинаешь осознавать два обстоятельства: во-первых, трудность проведения военной кампании в условиях Хайленда, а во-вторых, гигантский масштаб работы, проделанной фельдмаршалом Джорджем Уэйдом. Ведь это его усилиями были построены те самые горные дороги — ныне полуразрушенные, заросшие травой, — которые на официальных картах Шотландии обозначаются как «дороги генерала Уэйда». Полагаю, каждому шотландцу следовало бы знать это имя, ведь именно через дороги Джорджа Уэйда Шотландия пришла от своей традиционной дикости к институту премьер-министров, банкам, компаниям с ограниченной ответственностью, инженерным проектам, редакциям газет и всем прочим приметам современного цивилизованного мира! Уэйду было 53 года, когда в 1724 году его назначили главнокомандующим шотландской армии. Страна только-только оправилась после восстания 1717 года под предводительством отца принца Чарли. Первое, что сделал Уэйд, — провел инспектирование Хайленда и подготовил для правительства отчет, в котором наметил ряд мер, необходимых для освоения и «окультуривания» горной Шотландии. Подобный документ вполне мог бы появиться из-под пера какого-нибудь генерала в Северо-Американских штатах времен освоения индейских территорий или, скажем, в современном Афганистане. Уэйд убедительно доказывал, что ключом к решению задачи являются дороги. Генерал сформировал специальный полк из пятисот английских солдат, которых в шутку называл «хайвэйменами», то есть «дорожными людьми». Эти солдаты получали дополнительно по шесть пенсов в день за то, что работали на строительстве дорог Уэйда. В следующих строчках оживают воспоминания о героических усилиях строителей:

Вспомни, что было, и погляди, что стало,

И помяни добрым словом достойного генерала.

Стоит ли говорить, что деятельность Уэйда не нашла понимания у вождей кланов? По словам Эдуарда Берта, современника тех событий, многие из них полагали, что дороги и мосты приведут к «изнеженности нравов».

Эти вожди, да и другие джентльмены, — пишет Берт, — жаловались, будто подобные нововведения открывают дорогу в страну для нежелательных чужестранцев, которые своими идеями о свободе разрушают вассальную преданность горцев. Ту самую преданность, которую, напротив, надо всячески охранять и крепить. Вожди сетовали на то, что страна потеряла свою неприступность и стала уязвимой для вторжения извне, следовательно, о былой безопасности уже и речи не идет.

Особенно много нареканий вызывали мосты, которые якобы развращают нравы простых горцев. Эдак, пожалуй, они привыкнут и не смогут уже без них обходиться. А ведь далеко не на каждом перевале существуют мосты!

Народ побогаче возмущался проложенными дорогами, которые плохо вписывались в их традиционный образ жизни. Дело в том, что жители Хайленда не имели привычки подковывать своих лошадей, и эта метода вполне себя оправдывала на вересковых пустошах с одиночными валунами. На новых же дорогах с каменным покрытием копыта быстро изнашивались, и лошади выходили из строя. В результате вместо обещанных удобств дороги Уэйда создали для горцев неожиданные проблемы.

Самые бедные жители Хайленда — те, что в целях экономии вынуждены были большую часть года ходить босиком — жаловались, будто гравий слишком ранит их ноги и наносит непоправимый вред тонким подошвам драгоценных башмаков. Поэтому им приходится передвигаться кружным (и весьма неудобным) путем — лишь бы избегать вновь построенных дорог. Любопытно, что и крупный рогатый скот поступает так же и, очевидно, по тем же самым причинам.

Если Джордж Уэйд и вошел в память потомков, то именно как строитель дорог, а отнюдь не как выдающийся солдат. В его оправдание можно сказать, что шанс проявить свои военные таланты представился ему слишком поздно. Уэйду было уже семьдесят лет, когда в 1744 году его послали командовать британскими войсками на континенте. Здесь ему пришлось противостоять блистательному маршалу Морицу Саксонскому (как мы помним, того отозвали во Фландрию после гибели транспортных кораблей возле Дюнкерка и неудавшегося вторжения в Англию). Бедняга Уэйд настолько уступал в квалификации более молодому и талантливому сопернику, что сам попросил освободить его от этой должности. Однако несчастный старик попал, что называется, из огня да в полымя: король вернул Уэйда домой и назначил его главнокомандующим британской армией в самый разгар восстания 1745 года! Участие в судилище над Джоном Коупом стало одним из последних деяний Джорджа Уэйда (два года спустя он скончался). Трудно представить себе более подходящего человека для проведения расследования инцидента в Кор-риярике, ведь Уэйд сам строил эту дорогу!