Гион ходил по берегу, входил в море по пояс, вытаскивал гирлянды водорослей, алых и синих, и обматывал ими голову; он царапал себя ногтями и резал себе лицо ножом, пытаясь прочертить контуры золотых роз. Жидкая человечья кровь бесполезно поливала землю. Ничто не могло вернуть Ринхвивар.

Наконец король с сыном вернулись в столицу. Теган читал хроники, перелистывал судебные дела — не писаные законы, но бесконечное число случаев, «прецедентов», на основании которых ему предстояло впоследствии выносить приговоры.

Теган забросил своих охотничьих птиц и собак: теперь он навещал их по нескольку минут в день, и животные недоумевали: в чем они провинились, если господин не желает больше проводить с ними время?

Однажды среди ночи король Гион встал с постели и прошел в оружейную. Он собрал десяток хранившихся там мечей и спустился на пустую площадь перед дворцом. Помост уже убрали; ничто не напоминало о празднике, который завершился смертью королевы.

Но Гион помнил каждый шаг, который сделала Ринхвивар в тот день, и пошел по ее незримому следу. И стоило Гиону накрыть босой ступней то место, по которому прошла его жена, как все ее следы вспыхнули ярким золотым огнем.

Для Гиона ночь открыла все, что сохраняла в себе. Он различал красноватое дрожащее пламя там, где из земли торчали клинки. Наклоняясь к каждому из этих явственных следов, он втыкал в прежние лунки рукояти мечей. Гион работал не спеша, безошибочно повторяя прежнее их расположение.

Неожиданно он остановился. Рука его замерла: одна из лунок наполнилась густым фиолетовым свечением. Оно не поднималось вверх, завинчиваясь тонкой спиралью, как остальные, но растекалось бесформенной лужицей.

— Яд! — сказал Гион. — Это было здесь.

Он оставил эту лунку пустой, обошел ее и продолжил свое занятие.

Затем, когда все мечи были распределены таким образом, что на ложе, образованном остриями, мог поместиться один человек, Гион отошел чуть в сторону и принялся исследовать лунные лучи.

Ассэ и Стексэ уже поднялись в небо. Их свет рассеянно стекал на землю, но вскоре луны начали сближаться. Спустя полчаса их тонкие лучи слились, и Гион, ступив в призрачный столб ночного света, медленно поднялся в воздух.

Он не делал никаких движений. Свет сам понес его над землей. Король закрыл глаза, опустил руки. Он перестал чувствовать свое тело и в этом усматривал благо: впервые за все то время, что минуло с мгновения смерти Ринхвивар, у него не болело в груди. Он даже захотел есть — этого с ним тоже давно не случалось.

Улыбка, забытый гость, вернулась на исхудавшее лицо, и выглядела она так же странно, нелепо и даже пугающе, как разряженная пышная красотка среди истлевших мертвецов.

Справа король был залит ярко-синим светом, слева — ядовито-желтым. Если смотреть на него сбоку, то его можно было видеть, однако не полностью, но лишь наполовину. Если же сместиться на несколько шагов и заглянуть прямо в лицо Гиону, то не будет никакого лица, только черная линия, разделяющая желтый и синий цвета. Прозрачные руки по-прежнему свисали вдоль тела, они едва шевелились на слабом ветерке, как мантия медузы.

Сквозь опущенные веки Гион видел площадь и дворец: они приобрели странный вид, дрожали, изгибались, теряли четкость очертаний, и их прямые углы начинали извиваться, точно живые.

Это было забавно. Гион усмехнулся.

Душа, средоточие боли, на время забыла о своих правах, а тело утратило земную тяжесть; король получил наконец возможность передохнуть.

Он поднялся еще выше и остановился прямо над мечами. Еще миг — и он сделает последнее усилие, выпустит лунные лучи, и тогда вернувшаяся земная тяжесть бросит ему навстречу все десять острых клинков. Он думал о предстоящем мгновении, он предвкушал его, и все тело его чесалось от нетерпения: в ожидающей боли таилась сладость, слишком сильная, чтобы, испытав ее, можно было остаться жить.

Сейчас...

Он напрягся и вышел из светового столба.

И полетел вниз.

Сильный толчок отбросил его в сторону: совершенно не та боль, которой он вожделел, пронзила избитое тело. Чужая боль, неприятная. Навязанная кем-то со стороны.

Гион вынужден был открыть глаза.

Над ним низко висело небо, и каждая звезда в небе была отчетливо видна — отдельно от прочих. И Гион понял, что небо являет ему образ одиночества, отныне составляющего для него сущность вселенной.

Он шевельнул пальцами, зарылся в пыль. Рядом кто-то двинулся — сел. Гион повернул голову. Небо исчезло из поля зрения — теперь король видел неясную человеческую тень, наполовину растворенную мраком ночи.

— Теган, — сказал король, — ты напрасно остановил меня. Я все равно уйду.

Теган еле слышно всхлипнул.

«Плачет? — с удивлением подумал Гион. — Этого не может быть!»

И сказал вслух:

— Ты плачешь? Но этого не может быть!

— Не уходите, отец, — сказал Теган. — Я не справлюсь.

— Справишься, — выдохнул король.

— Не уходите, — повторил юноша.

— Я больше не могу, — объяснил Гион. И взмолился: — Отпусти меня. Моя кровь ничего не стоит. Твоя мать накормила эту землю на десятки лет вперед... А я ничего не стою.

Теган осторожно положил ладонь на лоб отца. Узкая, сухая, теплая ладонь.

— У тебя хорошие руки, — сказал Гион, задирая голову так, чтобы поцеловать руку сына. — Как хорошо...

Теган не ответил. Просто сидел рядом, в пыли, на площади, а Гион медленно таял прямо под его руками. Сжав пальцы на плече отца, Теган ощутил пустоту. Видимость телесной оболочки Гиона еще оставалась на площади некоторое время, и вставшее солнце задело ее контуры и зажгло золотом края; но полные играющей пыли косые лучи пронзили насквозь то, что являло собой образ Глина, и тогда Теган поверил в то, что отец исчез.

Молодой король встал. Тень Гиона задрожала и рассыпалась у его ног. Тогда Теган выдернул из земли все десять мечей, сложил их на сгибе локтя и медленно зашагал в сторону дворца.

* * *

Коронация Тегана проходила торжественно, при большом печении народа. На перекрестках стояли бочки с вином и играли музыканты, но веселье получилось какое-то истерическое, нервное: люди боялись нового правления.

Теган — не Эльсион Лакар. Эльфы больше не дадут людским королям женщин своей крови. Придется вспоминать былые времена: работу до седьмого пота, неблагодарную землю, ломающиеся плуги, бедность, рабскую зависимость от капризов погоды.

А после начнется недород... Молодой король не справится.

Тревога росла, отравляя Королевство и мешая обрести радость в праздник.

* * *

Гион сразу узнал тот серый мир, где побывал давным-давно, когда в первый раз пошел следом за Ринхвивар. Он не был мертв; просто его поглотил туман, и здесь, и дальше, и впереди, и позади — нигде не было ничего, кроме бесконечного клубящегося тумана.