– Это-то и скверно! – отозвался Гай, воюя с тугой пробкой бутылочки.

– Почему? – встревожился Белдо.

– Шныры могли это узнать и прокорректировать магию ограды с учетом ваших повторяющихся двоек. На их месте я бы обязательно подстраховался!

Гай наконец справился с пробкой и выпустил пчелу. Та золотой пулей ударилась в щеку взвизгнувшего Дионисия Тиграновича, после чего уверенно полетела вдоль ограды ШНыра.

Гай, Белдо и Триш с Мантухайчиком понеслись за ней, крича друг на друга и скатываясь со склона в речку. Обогнав их метров на пятнадцать, пчела круто повернула и, без малейшего усилия перелетев ограду, скрылась в ШНыре. Упавший Мантухайчик оторвал лицо от снега и метнул ей вслед два ножа.

Белдо остановился, переводя дыхание. Ему ясно было, что Гай ошибся, не там отпустив пчелу. Теперь точного места им не узнать, приблизительное же никак не подойдет.

– Не успели! Как же это? Эх! – пропыхтел он, притворяясь огорченным.

Не отвечая, Гай сделал десяток шагов, слепо повернулся и сел на снег. Лицо у него прыгало и гнулось так, что страшно было смотреть. Казалось, череп стал резиновым.

Дионисий Тигранович на всякий случай спрятался за Триша. Если Гай захочет на ком-то сорваться, лучше на том, кто вооружен секирами и умеет за себя постоять.

Мантухайчик неторопливо поднялся по склону и, наклонившись, отрывал в сугробах свои ножи. Первой показалась Цыпа, а за ней и Шип. Ножи торчали у основания забора сантиметрах в сорока друг от друга. Не вытаскивая их, Мантухайчик выпрямился и довольно огляделся.

– Чего ты радуешься? В пчелу не попал! – крикнул ему Триш.

– Я и не пытался. Я отметил участок перехода! – заявил Мантухайчик и, не позволяя никому в этом усомниться, уверенно перевалился брюхом через шныровский забор. И – сразу свалился обратно, плюхнувшись на снег, как жаба. Ничего не понимая, поднялся.

– Защита от кошек! – насмешливо напомнил Гай.

Мантухайчик, взревев, опять бросился атаковать забор. На этот раз он спрыгнул правильно. Глухой звук, донесшийся с противоположной стороны, и короткое ругательство подтвердили, что если он и пострадал, то больше от приземления спиной на пень, чем от охранной магии.

Триш и Гай последовали за ним. Последним перелез Белдо. Старичок был печален, но не охал: знал, что с другой стороны его все равно не услышат, капризничать же для самого себя было пустой тратой сил.

– Вот уж не думал, что снова окажусь здесь! – сказал он, свешивая ножку с забора и бережно нашаривая, на что наступить. У него было не столько защитного жира, сколько у Мантухайчика, чтобы шлепаться на что попало.

– И я! – сказал Триш.

Он тоже когда-то был в ШНыре, но сбежал еще до нырков, украв из сумки у Меркурия закладку. Главной причиной бегства были не ранние подъемы и дежурства, которые он люто ненавидел, а то, что ШНыр казался ему тесной, гнетущей казармой. Триш был убежден, что двушке надо служить как-нибудь более добровольно, без самопринуждения, дожидаясь в душе светлых движений и соответствующего расположения.

Гай натянул на голову капюшон, скрывший его лицо.

– К Лабиринту, – приказал он.

– Да-да, я помню проход! – озираясь, прошуршал Белдо. Он боялся увидеть толпу шныров с арбалетами, но все было тихо. Подмерзлый, с корочкой снег, черные мокрые деревья, и где-то вдали корпус.

– Прохода не будет! Без проводника туда теперь не сунуться! – с усмешкой сказал Гай.

– Проводника?

– Думаю, я узнаю его, если увижу… В нем должно быть нечто общее с прежним! Он постоянно обучается, но предпочтения у него одни.

– У него?

– У Лабиринта, – уточнил Гай. Он отзывался о лабиринте как о живом существе.

Человек часто кажется себе одиноким, хотя вокруг просто толпы единомышленников. Просто если он начнет их слишком активно искать, он потеряет и одиночество, и единомышленников.

Из дневника невернувшегося шныра

Алиса, Лена и Лара сидели у Зеленого Лабиринта на лавочке, некогда по настроению сляпанной Максом из трех досок и половинки бревна, и притворялись несущими сторожевую охрану. Лара лаком для ногтей разрисовывала рукоять своего шнеппера, а Алиса с ней переругивалась. Ей постоянно требовалось кого-нибудь ненавидеть, а Лара находилась ближе всех и вдобавок у нее были красивые ноги, которых у Алисы в принципе существовать не могло, даже если трижды родить ее заново.

– Ты какая-то больная! – сказала она.

– Чего? – рассеянно отозвалась Лара. Она только что нарисовала звездочку и теперь дула на нее, чтобы та быстрее просохла.

– Я в сочувствующем смысле!

– А ты какая-то здоровая. Я тоже в сочувствующем смысле, – сказала Лара.

Голос у нее был добрый, счастливый своей красотой, и у Алисы получалось не всерьез разойтись, а только бухтеть. А это же было неинтересно.

Вообще-то Алиса, по приказу Кавалерии, должна была находиться внутри Лабиринта, но ей лень стало бродить в зарослях, наблюдая цепочки муравьев, непрерывно ползущих в направлении главной закладки. Каменный фонтан был заметен отовсюду. Его окружал огромный, как пирамида, муравейник, строительные материалы для которого муравьи приносили издали.

Заряжаясь от закладки, эти цветы, травинки, соломинки, доставленные с разных мест двушки, здесь на земле вступали в реакцию друг с другом. Что-то искрило, беззвучно взрывалось, расплывалось во множество радуг, которые сворачивались спиралью и спиралью же втягивались в глубины муравейника. Над муравейником, не касаясь его, в воздухе висел еще один, перевернутый широкой стороной кверху. Он был сплетен из взлетающей паутины и прозрачных, наполненных шариками воздуха травинок. Муравьев на нем было мало, а все строители покинули его сразу после завершения работ – видимо, служил он для другого. Ул утверждал, что это защита от дождя, однако Яра с ним не соглашалась. Слишком уж хрупко.

Тысячи неизвестно откуда взявшихся бабочек – огромных, ослепляюще красивых, кружили над муравейником, то присаживаясь, то вновь взлетая. В Лабиринте и прежде обитали бабочки, но эти были совсем другими. Даже здесь, на окраине, видно было, как вспышки света разбрасывают их и как те вновь собираются к камню.

С этими бабочками было связана еще одна необъяснимость, которую первой обнаружила все та же Яра. В воздухе они образовывали уникальные цветовые схемы, являвшиеся частями общего рисунка. Казалось, бабочками управляет единая душа, заставляющая желтых бросаться к желтым, красных к красным, а синим образовывать внутри монотонных скоплений насыщенные пятна.

– Инстинкт размножения! – заявил Ул.

Яра усмехнулась. У него все на свете объяснялось размножением. Даже рухнувший из самолетного бомболюка бегемот сделал бы это с целью размножиться.