Монашек от такого поползновения, как ни странно, моментально проснулся, подскочил на кровати и забрался в самый дальний ее угол, поджав ноги и недобро, с осуждением глядя на посетителя. Еще чуть-чуть, и он начнет проповедовать.

– Не бойся, красавица! – ласково произнес маркиз. (Этот козел действительно всеяден. Назвать Боню в женском платье красавицей мог бы разве что слепой.) – Иди ко мне!

Мой монашек уже открыл рот, чтобы дать суровую отповедь, но тут в дело вступил я, искренне надеясь, что у Бони хватит ума и терпения не вмешиваться и не рушить мой тонкий замысел.

– О несчастный! – печальным голосом зашептал я в ухо правителю.

– Кто здесь? – Маркиз подскочил как ужаленный и принялся оглядываться по сторонам. Но никого, кроме «нарушительницы», которая была слишком далеко, чтобы этот голос принадлежал ей, в комнате, разумеется, не увидел.

– Это я, твой ангел-хранитель, – все так же печально произнес я, когда Сигизмунд перестал дергаться и снова обратил свои взоры на переодетого Боню. Тот, впрочем, кажется, тоже ничего не понимал. – О несчастный!

– Почему это я несчастный? – возмутился маркиз, однако при этом явственно задрожал. – Я счастливый повели гель своих благодарных подданных… – Интересно, почему все политики всегда имеют такое превратное мнение о собственной популярности в народе? Вот у нас один… Ну да ладно, не о нем сейчас речь.

– Потому что переполнилась чаша терпения, – скорбно вещал я. – За свое распутное поведение ты лишишься своей силы!

– Какой силы? – пробормотал Сигизмунд дрожащими губами.

– Той, о которой ты подумал, – подтвердил я его худшие опасения. – И не понадобятся тебе больше красавицы. Ты сможешь смотреть на них, как лиса на виноград, но и только!

– Но я не распутный! – запротестовал маркиз. – Я только… только по мере сил скрашиваю одиночество несчастных нарушительниц границ моего государства.

– Увы, это решаю не я, – многозначительно произнес ваш покорный слуга.

– Но ты же ангел-хранитель! Сделай что-нибудь! – взмолился несчастный Сигизмунд и упал на колени.

Все, клиент готов. Теперь я мог вертеть им как хочу. Только бы Боня не вмешался. Монашек смотрел на эту комедию во все глаза и, похоже, не мог понять: то ли у маркиза галлюцинации, то ли ему действительно явился ангел. Обо мне мой простодушный друг, похоже, и не подумал.

– Печальное зрелище запоздалого раскаяния, – вздохнул он. – Быть может, если ты наденешь власяницу, вериги и проведешь остаток жизни в покаянии, тебе и удастся избежать преисподней, хотя я лично в этом сильно сомневаюсь.

– Не хочу власяницу! – вопил Сигизмунд, у которого от страха в голове так все перемешалось, что он не обращал внимания, от кого исходят слова: от ангела или от «девушки». – Не хочу вериги! Хочу сохранить силу! Что мне сделать для этого, ангел? Я на все согласен!

– Эти две девушки посланы тебе для испытания, – объяснил я. – Если ты смиришь свою плоть и отпустишь их с почетом, то будешь прощен. Если же, паче чаяния, ты посмеешь ослушаться этого гласа небесного, мужская сила покинет тебя навсегда!

– Только и всего! – обрадованно воскликнул маркиз, поднимаясь с колен и отряхивая пыль. – От этой будет отказаться совсем не так тяжело! – И он кивнул в сторону Бони.

– Это для начала, – остудил я его восторг. Кто знает, как там будут развиваться события в дальнейшем. Может, потребуется что-то еще. Да и других освободить не мешало бы… – Итак, если ты хочешь остаться мужчиной, повинуйся мне во всем.

– Я повинуюсь! – Сигизмунд, поняв, что путь к спасению самого дорогого будет тернист, снова бухнулся на колени.

– Тогда иди вместе с этой девушкой к той, второй. И чтобы никто не смел нас задерживать! И не отвлекайся по пути!

– Сейчас-сейчас! – Маркиз торопливо отпер дверь. – Пойдем, красавица! – обратился он к монашку, который раскрыл было рот для очередной нравственной сентенции, но благоразумие взяло-таки верх.

Правитель торопливо шагал по коридорам, так что Боня, путаясь в подоле платья, едва за ним поспевал. Обитательницы дворца провожали их удивленными взглядами. Очевидно, не в правилах маркиза было так спешить и тем паче не останавливаться, чтобы оказать кому-нибудь из девушек знаки внимания. Несколько раз Сигизмунд собирался было последовать своим привычкам, но тут же отдергивал руку, вздыхал и спешил вперед.

Мы спустились в дворцовые подвалы. Здесь все было далеко не так красиво, как наверху, но и тут чувствовался вкус повелителя. Помещения, особенно для такого места, оказались относительно чистыми, а что касается фресок на стенах, то они имели еще более откровенный характер. Наверное, здесь маркиз совсем уж никого не стеснялся.

Наконец нашим взглядам предстали камеры, где томились несговорчивые нарушительницы. Что тут можно сказать. Условия содержания были относительно приличными, и в каждом помещении размещалась очень даже неплохая кровать (на случай, если кто-то вдруг передумает), но девушки отнюдь не выглядели радостными. Кто-то из них просто свирепо смотрел на виновника своего заточения, а кто-то осыпал его оскорблениями. Я их приводить не буду, потому что не у всех узниц были хорошие манеры, и порой они употребляли выражения, не принятые в обществе. Маркиз жутко краснел, но я видел, как он смотрит на каждую из узниц с вожделением и готов был бы все простить, если…

Тут я понял, в чем заключалось дополнительное мучение, которое должно было сподвигнуть девушек сделаться сговорчивее. У каждой из них на красивой посуде, расписанной амурчиками, лежал только хлеб, по виду не первой свежести, а в кувшине была налита простая вода. Тюремщики же, очевидно по особому указанию, пировали вовсю. Я был не слишком голоден, но даже у меня потекли слюнки. Что уж говорить о голодных «нарушительницах». В этот момент я подумал, что маркиз у меня так легко не отделается!

В последней камере, на кровати, поджав ноги и подперев голову кулаками, сидела Эльза. Она уже успела расколотить посуду и теперь, очевидно, думала, чем бы еще занять свою деятельную натуру. Завидев маркиза с царапинами на щеке, девушка вскочила и готова была внести свою лепту в поток оскорблений, а если повезет, украсить его светлости и вторую щеку, чисто для симметрии, но тут вдруг вгляделась в «спутницу» маркиза и узнала «ее». У девушки хватило ума и выдержки промолчать, чего, увы, нельзя сказать о нашем монашке. Увидев ее, он совсем потерял голову.

– Эльза! – воскликнул он с глупой блаженной ухмылкой.

– Так вы знакомы? – удивился маркиз и стал внимательнее присматриваться к Боне. Еще немножко, и тот был бы разоблачен самым позорным образом. Необходимо было самое срочное вмешательство.

– Если бы я не отвел беду, тебе было бы послано жестокое испытание, – напряженным голосом зашептал я в ухо правителю. – Та девица, с которой ты пришел, на твоих глазах превратилась бы в мужчину, и к ней перешла бы твоя сила! Ты видишь, что превращение и так почти свершилось. Так что ради спасения своего достоинства не медли!