Мы миновали приземистый закоптелый дом, сияющий неоновыми огнями. С крыльца нас поманили две женщины.

– Почем? – спотыкаясь, пьяно крикнул Оливер.

– Сотня в час, – ответила одна.

– Считай, даром. – Оливер едва не ухнул в мусорный бак, полез за кошельком, но Амир и Ноах потащили его прочь.

Студентки Флоридского университета заказали столик в глубине клуба. Спутница Эвана достала из сумочки пузырек – подруги следили, не видит ли кто, – и кредиткой выровняла дорожки. Я со сдержанным ужасом наблюдал, как она свернула двадцатку и, воспользовавшись ею, передала дальше. Оливер с Эваном согласились, занюхали буйно и весело. Ноах – я ни разу не видел его таким пьяным – на миг задумался, не последовать ли их примеру, но опомнился и пересел на другой конец стола, к нам с Амиром.

Ветеринарша приобняла меня за плечи:

– Можно задать тебе странный вопрос?

– Ага, давай.

– Что это… за штука? – Она кивком указала на мою макушку. – Эта шапочка.

– Ой. – Я сдернул кипу, сунул в карман. Все остальные были без кип. Амир надвинул на глаза кепку с надписью “МТИ”. Я вдруг почувствовал себя голым, будто у меня украли одежду и я сижу без джинсов. – Ничего.

– Дань моде? – Она рассмеялась.

Я написал сообщение Кайле: “В К-У, Хемингуэй меня пока не вырубил – как ты?”

– Ага. Именно.

Она взяла еще пива.

– Ты разве так не делаешь?

– Что именно?

Она указала на другой конец стола. Я хотел уточнить, не приняла ли она нас за студентов колледжа, но вместо этого ответил “нет” и проверил телефон. Кайла не отвечала.

– Не делаю.

– А это здорово. – У нее изо рта пахло пивом. – Попробуй.

Я извинился и вышел на воздух. Эван с пивом в руке стоял, опершись на перила крыльца, и смотрел на темную улицу. Он не заговорил со мной, я не стал заговаривать с ним. Я не сразу понял, что он плачет.

– Эван?

Он не обернулся. Я подошел к перилам; по щеке Эвана текли слезы.

– Что с тобой?

Он вытер глаза – две или три слезинки.

– Ничего. – Он почесал нос. – Это от порошка.

Я не ответил, и он направился обратно в клуб. Дверь за моей спиной отворилась, и меня охватило облегчение: я хотел побыть один. Но, обернувшись, увидел, что Эван передумал и не ушел. Он уже не плакал. Я даже подумал, что мне показалось.

– Знаешь что, Иден?

Я встал на его место у перил.

– Что, Эван?

– Ты прячешь себя настоящего.

Из клуба послышались крики – на сцену вышел диджей.

– Понятия не имею, что это значит, – сказал я, – и если честно, у меня нет настроения.

Эван допил пиво.

– Ты сраный показушник. Ты носишь маску. А знаешь, почему я так думаю?

Я не знал. Как не знал и того, почему у меня колотится сердце. Я решил, что больше никогда не буду пить.

– Нет. Но, как всегда, спасибо.

Эван поставил пустую бутылку на пол.

– Я сказал это не для того, чтобы до тебя докопаться.

– Нет?

– Я имею в виду… – Эван примолк, легонько пнул бутылку, она подкатилась ко мне и остановилась у моих ног. – Может, я сейчас обдолбанный в хлам, не знаю. Но я имею в виду, я ношу ровно ту же маску, что и ты. Я, как и ты, никого и ничего к себе не подпускаю. В общем… – он кашлянул, шумно вздохнул, – мне кажется, я понимаю, каково тебе. – Он кивнул. – Потому что ты, может, единственный человек в моей жизни, кто понимает, каково это. – С этими словами он направился в клуб.

Чего я добился в жизни? Восемнадцать лет минимальных доказательств того, что я живой человек, который чего-то хочет, что-то чувствует, осознаёт пустоту. Порой мне удавалось спрятаться, переделать себя в совершенно другого человека. Порой не удавалось. Неужели Эван тоже считает себя аморфным, подумал я, тоже мечется меж безликостью и всезнанием, умеет сокращаться и расширяться в небытие?

Наш вечер закончился костром на пляже. Эван улизнул с той девушкой, с которой познакомился. Когда мы уходили из клуба, Оливера след простыл.

– Да все у него в порядке, – заключил Амир, плюхнувшись на песок. – Утром вернется.

Чуть погодя Ноаху надоело и он ушел – пообщаться по фейстайму с Ребеккой и завалиться спать в кровать Оливера, – оставив меня наедине с ветеринаршей. Дело близилось к трем часам, я начинал трезветь, мысль о возвращении в номер вызывала дурноту. Ветеринарша закурила косяк, и мы, закатав джинсы до щиколоток, пошли босиком вдоль прибоя. Вода была черная, холодная. Я думал о том, как в последний раз был в темноте на пляже. Я думал о бессмысленных расстояниях, о морях и небесах. Я думал о губах Софии на моих губах.

– Что-то с тобой не то. – Ветеринарша зарылась пяткой в песок.

Она была под коксом, красные глаза блестят, взгляд стеклянный.

Там кто-то пел на берегу морском. Был голос гениальнее валов[229]. Я не слушал. Я был не здесь, тело не вполне тело.

– Возможно.

– Я тоже так думаю.

– Извини.

– Так мы переспим?

Я мило улыбнулся – слишком укуренный – и покачал головой.

– У тебя есть девушка?

Мы целовались, сперва возле волн, потом на песке. Мы перекатились в воду. Небо чернело, мерцая по краям.

* * *

Время тянулось вяло, все было как в тумане. Мы целыми днями жарились на солнце, катались на парашютах за катерами, плавали на каяках, выходили рыбачить в море (меня одолела жуткая морская болезнь, я несколько часов блевал, перегнувшись через борт лодки, но возвращаться капитан отказался). Вставали мы в полдень – все, кроме Ноаха, который упорно встречал рассвет на пятимильной пробежке вдоль океана, – к часу уже напивались и не просыхали весь день, переходя от уличных баров к ведеркам со льдом, заполненным пивными банками, и в рестораны, где налегали на коктейли (особенно усердствовал Оливер). Мы очутились в Египте Клеопатры, нам хотелось развлекаться, и в нашей беззаботной праздности я изо всех сил старался не думать ни о Софии, ни о Колумбийском университете, ни о родителях, ни о назревавших переменах.

С питанием были проблемы. Кошерного в округе не нашлось, и первые несколько дней мы с Амиром пробавлялись консервированным тунцом, арахисовым маслом и претцелями. Наконец мне это приелось, окружающая обстановка навевала сюрреалистическое ощущение эскапизма, и я, к неодобрению Амира, решил впервые в жизни нарушить кашрут.

– Это всё вы. – После того как я, сдавшись, за обедом заказал пиццу вместо очередного волглого овощного салата, Амир по очереди ткнул пальцем в Эвана, Оливера и Ноаха. – Это вы его довели.

Ноах, разделывавший дорогущего сибаса, промолчал. Оливер поднял бокал.

Эван лишь улыбнулся: