– Улучшается. А если тебя удивил мой вид, то вообрази реакцию моих спасителей.

– Прости.

– Не за что. Это я должен извиняться. – Помолчав, Дар добавил: – Иногда не знаю, как мне теперь себя вести, как общаться с людьми.

– Дар, общаясь со мной, тебе не надо как-то «себя вести».

– Но иногда я ничего не могу с этим поделать. Пожалуйста, Саймон, потерпи. Видишь ли, я избавляюсь от пристрастия к наркотику. Мне сказали: если сразу прекратить, возможен смертельный исход. К тому же сразу – не очень-то приятно. Временами я оставался без опиума и знаю, каково это. Просто ужас… – Он опять помолчал, – Конечно, мне не нравится мое пристрастие, но иначе не могу.

Саймон попытался сострить:

– У меня то же самое с женщинами.

Дар весело рассмеялся:

– Замечательно, что ты вернулся, Саймон.

Саймон улыбнулся:

– И я рад, что вернулся.

Герцогиня веля гостью по бесконечным коридорам, через огромные комнаты, где на стенах висели картины и где даже потолки были произведениями искусства. Дженси старалась поддерживать беседу, но чувствовала, что вот-вот не выдержит… и убежит от герцогини. Вот только куда здесь бежать?

Дженси сказала, что она из Карлайла и что ее отец был школьным учителем. Кажется, это признание не вызвало шока. И рассказала, что после смерти матери уехала в Канаду и познакомилась с Саймоном, потому что он жил в том же доме. Она не стала вдаваться в подробности их венчания, потому что не знала, захочет ли Саймон об этом рассказывать.

– Замечательно, что вы встретились, – сказала герцогиня. – Ведь Саймон… Он всегда был вихрь и пламя, его бы не устроил домашний цветочек. Вот мы и пришли.

Дженси оказалась в комнате, от которой дух захватывало.

Стены, разрисованные цветами и птицами. Под дорожными ботинками Дженси – яркий мягкий ковер. На окнах – бледно-голубые узорчатые шторы. И необыкновенно изящная мебель, чуть тронутая позолотой.

Горничная улыбнулась им и сделала реверанс; казалось, даже она была одета лучше, чем Дженси.

Повернувшись к гостье, герцогиня сказала:

– Я оставляю вас здесь, дорогая, чтобы вы немного отдохнули. А потом горничная проводит вас в Малую гостиную – на чай. Чувствуйте себя как дома.

Дженси в смущении поглядывала на молоденькую круглолицую горничную. Они с ней были примерно одного возраста. Если бы не каприз судьбы, какая между ними была бы разница?

– Ваша гардеробная здесь, мэм, – сказала девушка, открывая дверь в смежную комнату; эта комната была более скромная, но все же гораздо больше, чем спальня Дженси в Тревитт-Хаусе. «И здесь тоже шикарная мебель, – думала Дженси. – Как же я повешу в такой шкаф свое убогое платье?» – Вот горячая вода, мэм. За ширмой удобства, а за этой дверью комната мистера Сент-Брайда.

Выходит, та спальня – для нее одной?

Дженси хотелось отпустить горничную, но нельзя было позорить Саймона. Она позволила девушке снять с нее шляпу и жакет, но потом все-таки попросила ее выйти. Дженси понимала, что этого не следовало делать, но с нее довольно!

Воспользовавшись удобствами за ширмой, она вымыла руки и ополоснула лицо. В очередной раз осмотревшись, вспомнила слова Саймона, когда он говорил, что ей не следует опасаться встречи со знакомыми. Конечно же, он был прав. В таком месте ей никогда не встретятся миссис Энтуистл и миссис Кабхаус, ближайшие подруги Марты в Карлайле. А если такое все-таки случится по капризу судьбы, то эти женщины не смогут заявить, что она, Дженси, – самозванка. И даже если они узнают ее… они просто не поверят. Не поверят своим глазам.

Что же касается Хаскеттов… Ах, если знакомые Саймона узнают, что он женился на внебрачной дочери Тилли Хаскетт…

Эта мысль ужасала, и Дженси постаралась отбросить ее. Нет-нет, никто не усомнится в том, что она – Джейн. Такого никогда не случится.

Вернувшись в спальню, она снова увидела горничную; та сообщила:

– Прибыл ваш багаж, мэм. Я скажу, чтобы его принесли в гардеробную, и распакую, хорошо?

Дженси насторожилась. В словах горничной была не то чтобы насмешка, но чувствовалось, что она понимала: гостья – вовсе не та, кем должна быть.

Изобразив снисходительную улыбку, Дженси проговорила:

– Ах, эти вещи вряд ли стоят внимания. Мы с мужем только что прибыли из Канады, где требовалась самая простая одежда. – Девушка молча кивнула, и Дженси продолжала: – В сущности, мы жили в совершенно диких местах. А на суше оказались только вчера после месяца на море. – Она поморщилась. – Там стирали в морской воде. Как только приедем в Лондон, мне придется полностью обновить гардероб. Все безнадежно испорчено.

Горничная смотрела на нее огромными глазами.

– Боже мой, мэм, какое приключение! Хотите, я посмотрю, не поможет ли стирка?

Дженси улыбнулась, на сей раз искренне.

– Спасибо, вы очень добры.

– Я могу освежить и другие ваши вещи, мэм. Жесткая щетка иногда творит чудеса.

– Спасибо. Что ж, думаю, мне пора идти.

Дженси чувствовала, что держалась неплохо, но у двери Малой гостиной приготовилась к новым испытаниям. Однако комната оказалась довольно скромная, и слуг в ней не было. Герцогиня же, Саймон и лорд Дариус, сидя у камина, пили чай.

Вскоре Дженси расслабилась. Возможно, секрет в том, что надо думать не о громаде дома в целом, а просто об этой комнате и людях, сидящих в ней.

Неожиданно герцогиня сказала:

– Очень хорошо, Саймон, что ты наконец-то приехал. Сейчас ты особенно нужен своим родителям.

Он нахмурился:

– Почему?

Дженси похолодела. Как же они с Хэлом не догадались, что герцогиня тоже знает?..

– Бедный Остри… – вздохнула герцогиня. – Полагаю, именно из-за этого тебе пришлось вернуться.

Саймон побледнел.

– Он умер?

– Нет, но говорят, это случится со дня на день.

Дар сказал:

– Сожалею, Саймон. Я знаю, что ни ты, ни твой отец этого не хотели.

Саймон тяжело вздохнул.

– А жена Остри? Есть надежда на то, что она носит сына?

Герцогиня покачала головой:

– Сомневаюсь. Бедняга давно угасает. И если бы Дороти Остри была беременна, об этом бы знали. Больной получает наилучшее лечение, но… Сожалею, дорогой. Я думала, ты знаешь.

– Но что с ним?

– Никто не знает, но он чахнет. Кожа да кости.

Саймон молчал, терзаемый мрачными мыслями.

«О, мой любимый! – думала Дженси. – Как бы я хотела, чтобы у тебя здесь был хоть один спокойный день!»