С учетом оборудованной немецкой передовой линии и целой сети огневых позиций и заграждений Скворцов отмечает способность немцев оказать упорное сопротивление даже в случае прорыва главной полосы обороны. Предположение, что немцы в состоянии ввести в бой в течение трех суток от 50 до 60 танков говорит об уважении к противнику, но является слишком большой переоценкой его сил.

Документ подполковника Скворцова не доставляет радости офицеру разведотделения 132-й пехотной дивизии. Он доказывает вновь то, что уже всем и так уже давно известно: немцам противостоят не тупые, озверевшие массы, искоренить которые мечтает их верховный главнокомандующий. Перед ними находится постоянно совершенствующаяся и крепнущая военная машина, которая стремится уничтожить истекающие кровью немецкие дивизии. Разумеется, достижения последних и их оборонительные успехи достойны восхищения, но то же самое относится и к атакам красноармейцев. Однако все это лишь продлевает конец противостояния. Офицер разведотделения старается гнать от себя такие мысли.

Протоколы допросов военнопленных, которые просматривает офицер разведотделения 96-й пехотной дивизии, отражают так же страдания и гибель красноармейцев, которые стонут от боли точно также как и немецкие гренадеры. Среди них много 18-летних парней. Всех их характеризуют такие качества, как терпеливость, исполнительность и стойкость. Разумеется, они, как и все солдаты, недовольны питанием на фронте. Когда советская пропаганда сообщает об успехах, то они говорят друг другу, что эти победы добыты неслыханным кровопролитием. Один из этих солдат сообщает, что из 28 саперов, которые должны были убрать проволочное заграждение перед атакой, 21 человек был убит или получил ранение. Оставшиеся были под угрозой расстрела и вновь посланы на нейтральную полосу.

Некоторые документы сообщают о том, что в Красной Армии зачастую невозможно найти взаимопонимания с представителями других народностей из-за языковых различий. Во многих донесениях подчеркивается стремление к национальной независимости, характерное для украинцев, татар, узбеков, таджиков, туркмен, киргизов, казахов, грузин и армян. Пропаганда уже в меньшей степени ведет речь о большевизме, зато делает гораздо больший упор на единое Отечество. Комиссарам, «советским попам» доверяют лишь немногие. Один из военнопленных был арестован в 1939 году после оккупации восточной части Польши русскими, обвинен в кулачестве и назван классовым врагом. Его приговорили к принудительным работам, но затем освободили вместе с другими заключенными, чтобы на Урале заменить военнообязанных в качестве сельскохозяйственной рабочей силы. Вскоре он сам был призван в армию и послан на фронт. Но он не забыл притеснений и произвола со стороны советской системы. При первой же возможности перебежал к немцам и с оружием в руках на их стороне выступил против Красной Армии.

Один из советских лейтенантов перебежал к немцам после того, как не смог вновь собрать своих молодых солдат, которые попали под тяжелый обстрел немецкой артиллерии во время совершения марша, и привести их на исходную позицию. Один из военнопленных принадлежал к тыловому хозяйству батальона, отступившему с большими потерями после неудачной атаки и утерявшему связь с другими подразделениями. Другой солдат заснул в изнеможении после суточного перехода в одной из лощин, когда его батальон устроился на привал. Проснулся он уже в окружении немцев, которые нанесли контрудар. Двое укрылись на лесной поляне среди мертвых и раненых, когда потерпела неудачу атака танков, встреченная немецким заградительным огнем. Один из них сообщил, что его бригада попала под сокрушительный огонь немецкой артиллерии еще на исходной позиции, другой рассказал, как его рота, которая первой же волной вступила в бой, вдруг остановилась как вкопанная на лесной поляне, а затем получила неожиданный приказ отойти назад. Но солдат не захотел попадать в огневой смерч, который бушевал за ним, и спрятался между двумя участками боя, где его затем обнаружили немцы.

Мы узнаем о многосуточных перегонах советских войск по железной дороге в тесных вагонах, о ночных маршах и ночевках на морозе под ясным звездным небом, о неполадках в снабжении, о пламенных приказах высокого начальства, изображающих все в розовом цвете, о самострелах и мародерстве. Не хватает лишь описаний уничтожения людей с помощью ковровых бомбежек, которые «дарованы» немцам на их родине. В остальном картина условий войны полностью совпадает что у немцев, что у русских. На Восточном фронте без перемен.

Запланированные с большим размахом советские наступательные операции вязнут в снегу и грязи и окончательно замирают в глубине немецкой обороны. Это касается атак 55-й армии под Колпино и у излучины Невы, действий 67-й армии и Второй ударной армии под Синявино, 8-й армии у Карбусели, а затем при попытке прорыва к Мге и Неве. Русские без устали пытаются прогрызть оборону противника, ведут отчаянную стрельбу, пробираются в глубь немецких позиций, уничтожая все на своем пути. Но немцам всегда удается их блокировать до подхода основных сил Красной Армии, которые могли бы сломить любое сопротивление, подобно приливной волне во время наводнения. Списки потерь становятся все длиннее. В официальных немецких донесениях присутствуют успокоительные заверения, такие как: «потери своих войск значительны, но в сравнении с уроном, нанесенном врагу, они намного меньше». Непрерывные бои за освобождение Ленинграда с многократными сменами направлений главных ударов уже потребовали больших жертв: 270 тысяч убитыми и ранеными. При этом русские лишились 675 танков и почти 700 самолетов. Вне сомнений, это огромные потери. Но русские в состоянии все это компенсировать. Немцы, своими слабеющими силами, растянутыми по всем участкам фронта, сделать этого не могут. И Мга для них это уже не тот населенный пункт, которым они овладели 30 августа 1941 года. 21 мая 1943 года наверх идет донесение о том, что железнодорожный вокзал вследствие постоянных обстрелов тяжелой артиллерией к эксплуатации больше не пригоден.

Разве никто из солдат не замечал, что группа армий «Север» с каждой новой оборонительной победой все больше приближалась к своему окончательному поражению? Что все они превращались в жертв крушения, которое свершалось изо дня в день мелкими шажками? Разве никто не мучился сомнениями, побывав в отпуске в Германии, где города были уничтожены вместе с жителями бомбами и фосфором? А тот, кто узнавал, беседуя с солдатами из других воинских частей и с других участков фронта, что кровавое горе, которое выпало на его долю, царило везде? Разве никто не видел, как режим, символику которого они носили на своей груди, который когда-то выступил, чтобы смыть позор Версаля, уже давно перекрыл этот позор новыми несправедливостями и даже бесчеловечными поступками?

Сегодня настало время разъяснить, что те, кому действительно было известно о произволе, доносительстве и зверствах, ничего об этом не говорили, потому что это уже само по себе угрожало их собственной жизни. Многие поэтому вообще ничего не хотели об этом знать. А другие действительно ничего не знали, так как об этих антигуманных акциях нигде официально не говорилось, а посвященные в это обязаны были хранить молчание. Из-за того что повсеместно действовал призыв «Осторожно, враг подслушивает!», разговоры сразу же велись на отвлеченные темы. А когда информация все-таки просачивалась или что-либо не удавалось скрыть, то никто это не связывал с режимом, а напротив, все полагали, что произошло какое-то исключительное «свинство». Большинство не могло себе этого представить, да даже самим недругам Гитлера и его жертвам это тяжело было понять.