С каждым годом, несмотря на параллели сегодняшнего, дня, все меньше постижимы такие факты для нового поколения, перевоспитанного, переполненного информацией и смотрящего с оптимизмом в будущее. Когда сегодня бывшие немецкие вояки и национал-социалистические функционеры высказывают свое мнение о постыдном обращении с евреями в Третьем рейхе, заявляя, что «все немцы знали об этом», то это, пожалуй, должно относиться к тем кругам, в которых они сами вращались. С народными массами это не имеет ничего общего.

Разумеется, курсировали слухи о положении в концентрационных лагерях. Но о том ужасе, что царил там, почти никто не имел представления. Обычно говорилось, что там содержались враги народа и подонки, чурающиеся всякой работы, а также марксистские фанатики, которые привлекались к повседневному суровому общественно-полезному труду. То есть давалось понять, что жизнь там не сахар. Но она не намного хуже, чем у солдат-фронтовиков. Кто интересовался самочувствием и удобствами размещения у тех, кто сам вынужден был выживать в самых суровых условиях, изматывающих все силы, и видеть, как умирают многие из их друзей и боевых товарищей? Кто мог при этом вообще задумываться об условиях жизни других людей или забивать голову чем-то другим? Поэтому чаще все заканчивалось пожиманием плечами, неведением и наивным восприятием, чему мало кто верит, так как сегодня больше всего ценится мнение всезнаек и так называемых «прогрессивных деятелей».

Оглядываясь в прошлое, можно сделать вывод, что лишь очень немногие задумывались тогда, несмотря на продолжающийся кризис, о грядущем дурном конце или других несчастьях. Это действительно так. Мысли были в основном заняты тем ужасом, что имел место в данный момент. Кто мог думать о чем-либо еще более худшем? На это не хватало никакой фантазии. В период диктатур это уж точно соответствовало истине. В солдатской среде огромную роль играли атмосфера товарищества, удивительное братство, скрепленное кровью, сильное чувство коллективизма. Солдаты вместе выдерживали тяжелейшие испытания, учились выручать друг друга. Думал ли кто-нибудь при этом о Гитлере? О борьбе идеологий? О Германии как о будущей ведущей державе Европы? Разве им было дело до всего этого? Именно ощущение и восприятие в масштабе микромира каждого из них превращало каждую роту и батальон в оборонительный редут, который действовал, отрешившись от всего, что его окружало.

Тот, кого тогда бросали в бой, все делал для того, чтобы отодвинуть войну как можно дальше от его родины, чтобы при этом, если требовала обстановка, продать свою жизнь как можно дороже. Так как не было других приемлемых вариантов, то и дискуссий на этот счет не возникало. Да и что могли изменить одни лишь слова? Отсюда спокойные, равнодушные выражения на их лицах, поэтому смех и песни даже в самых мрачных ситуациях. Вот сидят солдаты перед атакой на сильнейшем морозе у лесной просеки, подставив лица солнцу, которое дарит им несколько теплых лучей сквозь остатки уничтоженного леса, и один из них рассказывает о лазурном волшебстве Липарских островов в Средиземном море, в то время как снежные вихри и песок, поднятые разорвавшимися снарядами, обрушиваются на их стальные каски. А вот два солдата из арьергарда лежат у штурмового орудия в боевом охранении и делятся впечатлениями, как вести приусадебное хозяйство. Один из молодых солдат, успевший сорвать во время атаки аккордеон с захваченных русских саней с поклажей, наигрывает теперь мелодию песни «Капли дождя стучат в мое окно…», в то время как такт ей задают автоматные очереди. Другой пехотинец застыл во время воздушного налета у стены комнаты полуразрушенной русской дачи и читает страницы немецкой «Санкт-Петербургер цайтунг» за 1876 год, которые можно различить сквозь разорванные обои, поклеенные на них. Вот кто-то находит во время вылазки разведдозора снайперскую винтовку и упражняется с ней без устали, примеривая ее под свою руку и прилаживая приклад к плечу. Он чуть было не забывает о том, что ему все-таки пора возвращаться в свой окоп. Еще один солдат срывает среди русских проволочных заграждений под лай бьющего в ночи пулемета маленький полевой цветок, чтобы затем, засушив его, послать своей девушке в Германию.

С обеих сторон имеются схожие примеры веселых историй, безрассудства и хладнокровия. Даниил Гранин пишет о том, как две разведгруппы, русская и немецкая, внезапно сталкиваются нос к носу на лесной дороге и, испугавшись друг друга, бросаются в придорожные канавы, каждая в свою сторону. Но случается непредвиденное. Один молодой немецкий солдат совершает прыжок не в ту сторону дороги. Неожиданно он оказывается бок о бок с красноармейцами. Все замирают. Парень наконец понимает свою оплошность. Подобно лягушке скачет он через дорогу и моментально оказывается среди своих. Какое-то мгновение русские и немцы продолжают хранить молчание, насторожено наблюдая за противником и ожидая самого худшего. Но постепенно на их лицах начинают расплываться улыбки. Затем раздается безудержный громкий хохот. Солдаты вытирают слезы, проступившие на их лицах, и, икая от смеха, быстро уползают к своим передовым позициям. Гранин рассказывает также об одном русском солдате-разведчике, обнаружившем в блиндаже, впопыхах брошенном немцами, празднично накрытый стол со всевозможными яствами. На нем имеется даже скатерть. Но так как немцы уже переходят в контратаку, то русский хватает скатерть за концы со всем, что на ней стоит: бутылками, консервами, банками, фужерами, посудой, хлебом и колбасой, берет все это в охапку и под диким обстрелом несется стремглав в свое расположение. При виде захваченных немецких продовольственных обозов красноармейцы под Волховом напрочь забывают о войне. В хронике Хуземанна один солдат описывает, почему прорыв русских закончился неудачей: «Им удалось разгромить тыловые службы нашего полка. Но они выпили весь наш шнапс и скурили все наши сигареты. Они напились до такого состояния, что уцелевшие солдаты-обозники смогли затем взять их в плен практически голыми руками». Схожий случай известен со времен наполеоновских походов, когда немцы нарушили приказ, запрещающий мародерство, и захлебнулись в винном погребе, доверху наполненном шампанским. Безумие войны многолико.

В некоторых дивизионных хрониках можно прочитать, что после Третьего Ладожского сражения в конце 1943 года на северном участке Восточного фронта наступило затишье. Если это сравнивать с адом прошедших месяцев, то может показаться, что все действительно так и было. Южнее озера Ильмень под Старой Руссой в одном из бывших царских охотничьих угодий беспрерывно грохочут орудия. Днем там стоит плюсовая температура, поэтому военная форма и сапоги насквозь пропитаны влагой от растаявшей почвы. Ночью снова становится холодно, и многие солдаты получают обморожения. Русским удается глубокий прорыв. Но их замыслы по выходу к Чудскому озеру, чтобы таким образом перерезать жизненно важную артерию снабжения немцев в тылу Новгородского и Волховского фронтов, а также в тылу у кольца окружения вокруг Ленинграда и Ораниенбаума, и тем самым в тылу всей группы армий «Север», не приводят к успеху. По-прежнему не удается добиться полного освобождения Ленинграда от блокады.

Под Старой Руссой скованы десять немецких дивизий. Немцы теряют 17 000 солдат. За год до этого в течение одиннадцати месяцев они уже лишились 90 000 военнослужащих. Триумф генерала фон Зейдлица, восстановившего связь с окруженной в Демянском котле 90-тысячной группировкой, они оплатили 12 000 погибших солдат. Реки крови струятся с обеих сторон. Но русские не сдаются под Старой Руссой. Лишь в середине мая 1943 года бои там начинают утихать. Но уже в августе они вспыхивают с новой силой.