Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я провела пару неприятных часов, объясняя джен-теп, что случилось, в то время как несколько мрачных людей в мантиях сердито смотрели на нас, держа наготове руки с искрящимися татуировками на предплечьях.
Тёмный Сокол всё ещё был без сознания. Один из магов привёл его в чувство заклинанием шёлка, но Сокол был слишком слаб. Он не понимал, где находится – не говоря уж о том, чтобы рассказать свою версию истории. Он даже не узнал меня. В итоге джен-теп послали за его женой, и я сообщила магам, что мы уезжаем. Так что им лучше решить: рискнут ли они убить двоих аргоси или будут соблюдать условия договора, который Дюррал заключил с принцем их клана. В конце концов они образумились и отпустили нас – со всеми обычными предупреждениями: никогда не возвращайтесь в земли джен-теп, иначе предстанете перед судом Совета Лорд-Магов и бла-бла-бла. Эти люди действительно относятся к себе слишком серьёзно.
Мы похоронили Пенту Корвус в рубиновых песках. Я спросила Рози, есть ли у неё родня или дом, куда можно её отвезти, но, думаю, как и большинство аргоси, она оставила такие вещи позади.
Мы обе пытались убедить Бинто позволить нам устроить его в каком-нибудь хорошем и безопасном месте, пока мы будем разбираться с бардаком, оставшимся после Алого Крика. Бинто отказался. Казалось, он не меньше, чем мы, считал своим долгом предать мёртвых земле.
В общем, прошло два месяца, прежде чем мы наконец сумели посмотреть друг другу в глаза и признать, что сделали всё возможное.
Мы провели много ночей, разбив лагерь возле того или иного храма. Я нарисовала ещё несколько карт долга. Рози рассказывала мне истории о Пенте Корвус. Я же рассказывала ей о Дюррале и Энне. Обе мы считали друг друга сумасшедшими, если так высоко ценили таких явно безумных людей.
Однажды Рози попыталась поцеловать меня. Дело не пошло. Возможно, Алый Крик изменил нас обеих, нанеся ущерб той человеческой части, которая хотела почувствовать чужое прикосновение. А может быть, нам просто требовалось время.
Иногда я переживала за Рози. Мне казалось, что она вышла из этой истории в худшем состоянии, чем я. Она была так уверена в себе, так самодовольна и сурова… Я не знала, сможет ли такой человек, как она, справиться с тем, что её убеждения пошатнулись. Я пыталась убедить её поехать со мной к Дюрралу и Энне. Путь Бродячего Чертополоха – странный путь, но если и есть лучшее лекарство от печали, то я его не видела.
Рози заверила меня, что даже если она и решит однажды обратиться за покровительством к Дюрралу и Энне, ничто не свернёт её с Пути Шипов и Роз.
Она доказала свои слова делом, когда смылась, не попрощавшись. Утром мы с Бинто начали собирать лагерь на последней остановке на Великой Храмовой дороге – и обнаружили, что Рози уехала без нас.
Бинто прокомментировал:
– Я же говорил, что она поган…
Я дала ему лёгкий подзатыльник. Мальчишки не должны думать, что имеют право употреблять такие слова по отношению к дамам. Впрочем, я почти уверена, что он изображал это слово жестами у меня за спиной всю дорогу на юг, пока мы не приехали к маленькому домику на границе с Гитабрией.
– Так-так, – сказала Энна, выходя наружу. Она окинула взглядом нас с Бинто – похожих на бродяг, выпрашивающих еду. – И в какие же неприятности я собираюсь вляпаться?
– В большие, мама, – сказала я. – Грязный, трудный, непослушный.
Она подмигнула мальчику.
– Ну что ж, это лучший вид неприятностей, а?
Я подтолкнула Бинто, и он неохотно поплёлся к дому. По дороге мы с ним много говорили о том, почему я – семнадцатилетняя и в два раза более испорченная – не могу его усыновить. Но Энна и Дюррал точно знали, как воспитывать проблемных детей.
– Ты привечаешь беспризорников, женщина? – спросил Дюррал, выходя на крыльцо.
Он выглядел старше, чем я помнила. Может, потому, что не улыбался мне как раньше.
– И это говорит человек, который привёл Фериус Перфекс в нашу жизнь, – ехидно ответила Энна.
– Ты же видела, чем это обернулось.
Энна посмотрела на него, и на её лице засияла улыбка, способная пронзить тысячу слоёв туч.
– Лучше, чем я смела мечтать, – сказала она.
Взяв Бинто за руку, Энна повела его в дом. Я так много рассказывала о ней по дороге, что, судя по выражению лица Бинто, он был уже наполовину влюблён в Энну.
Дюррал подошёл и встал на краю крыльца, широко расставив ноги – как делают люди, собираясь ввязаться в драку. Я полагала, что он останется вежливым, пока Энна не уйдёт за пределы слышимости. После этого выражение его лица изменится – как это бывало, когда ему приходилось говорить суровую правду – и он отправит меня собирать вещи.
Не нужно было спрашивать, любит ли он меня до сих пор. Я знала, что да. Но я чуть не убила его жену в приступе ярости, а некоторые преступления вы не сможете простить даже если очень захотите. Но вот в чём особенность нас, аргоси: мы игроки, бродяги, мошенники и ещё дюжина всего такого прочего с неизменно дурной репутаций, однако есть то, что отличает нас прежде всего. Мы непредсказуемы.
– Ну и?.. – сказал Дюррал, скрестив руки на груди. – Ты планируешь сделать карьеру особо кисло выглядящей статуи или зайдёшь внутрь?
Меня переполнила такая радость, что я могла бы умереть счастливой прямо здесь и сейчас. Но подняв ногу, чтобы сделать первый шаг к двери, я поняла, что не могу её опустить. Я отчаянно хотела побыть здесь – так хотела, что променяла бы все оставшиеся мне годы на одну ночь в этом доме, с двумя людьми, которых я любила больше, чем может вместить такой маленький мир. И всё же я не могла этого сделать.
Дюррал пристально смотрел на меня с крыльца. Я думала, что он рассердится, разочаруется или, может быть, даже огорчится. Однако он просто принял гордый вид.
– Ну, и на чём ты остановилась?
– Тропа Полевой Ромашки, – ответила я.
– Звучит как будто годно, – сказал он. – Похоже, прямо сейчас Идущая Тропой Полевой Ромашки вьётся где-то в другом месте.
Я попыталась сдержать слёзы, потерпела полное поражение и решила: ну и ладно. Как говорит Энна, если аргоси не умеет плакать, он не овладел арта фортезе.
– Думаю, так оно и есть, папуля.
Дюррал привалился к дверному косяку и одарил меня одной из своих улыбок, которую он украл у Энны, а я украла у него. Я собиралась носить эту улыбку с собой повсеместно, на каждом шагу по Пути Полевой Ромашки. И может быть, однажды кто-нибудь украдёт её у меня. Мне
