Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Неверову позвони тоже. Он знает, – сказал Книга и вернулся к окну. – Хоть бы дождь пошел, – пробурчал он и горько нахмурился. – А лучше гроза.
Оставалось совсем немного времени, когда, по мысли вдохновителей волнений, несколько потоков сольются на главной площади города и образуют пробку, выбить которую не под силу будет никакой милиции.
Книга понимал, что механизм уже запущен, и лишь тонкость расчета, в которой он крепко и небезосновательно сомневался, позволит аккуратно дезорганизовать массы без еще большего ущерба для и без того уже обнуленного авторитета власти. Остановить или внести какие-то изменения в заданный поток событий действительно не представлялось возможным. Книга отлично все понимал, и сказанное им этому юному попугаю с дипломом политтехнолога было всего лишь обрывком мысли человека, привыкшего старомодно анализировать мелочи. И все-таки он не знал наверняка, чем обернется навязанный ему план, более того, он нутром чуял, как старый цепной пес чует непогоду, что все повернется не так, как задумано. Книга верил в успех операции, но его тяготила возможная цена.
«А неплох был бы цензор-то, – мрачно подумал он. – Очень даже неплох».
Повесив трубку, молодой человек пружинистой походкой кутилы подошел к полковнику и тоже глянул вниз.
– Если они овцы, – насмешливо сказал он, – а их вожди – пастухи, то кто тогда мы с вами?
Полковник сонно посмотрел на него и проворчал:
– Свиньи.
– Выходит, те, кто над нами, – свинопасы? – рассмеялся парень.
– Что, не нравится? – Книга загасил окурок и сунул в рот новую папиросу.
– Может, и нравится.
– Тогда подумай, кто те, которые еще выше, и утрись.
– А вы – человек с юмором.
– Ты заметил в моих словах юмор? – буркнул Книга еще мрачнее. – А я-то думал, у тебя есть будущее, сынок. – И неожиданно рявкнул: – Какие, черт возьми, трассы открыты на выезд?
– Практически все, – ответил молодой человек отрывисто. – Выбраться можно отовсюду, выезды открыты, но в центре, похоже, уже только переулками… Почему вы так неуверенны?
– Да потому, щенок, что тебе нравится быть свиньей, – сказал Книга. – Ты думаешь, это ступень. Но свиньи дальше свинопаса не ходят. Налей-ка мне лучше полстакана водки. Этому тебя не учили? Бегом!
Полковник больше не обращал внимания на своего помощника, всецело погрузившись в себя.
Глеб с Лизой выехали рано, задолго до того, как улицы заполнились взбудораженными толпами; он подхватил ее на выезде из города, и они направились в П-бург, поскольку местные аэропорты были заблокированы гигантскими автомобильными пробками. Глеб вел машину лихо, ловко лавируя на трассе, предполагая быть в П-бурге часа через три. Это было похоже на бегство.
С самого утра он пребывал в возбужденном состоянии: предстоящие перемены вывели его из равновесия. Он не мог приспособиться к их скоротечности, вмиг утратив твердую почву под ногами. Ему уже не хотелось никуда уезжать, резко сворачивать привычный быт неподъемного валуна. Быстро собравшись, он буквально выбежал из дома, никому не сказав о своих планах, как будто боялся, что неведомая сила остановит его, усадит в кресло и сунет в руку телевизионный пульт.
Километров через пятьдесят навстречу вылетели несколько темно-коричневых автозаков с зарешеченными окнами в сопровождении двух военных джипов, которые на бешеной скорости пронеслись в сторону города. Из откинутого борта замыкающего колонну джипа торчали дула ручных пулеметов.
– А вы, Кругели, не лыком шиты, – вдруг сказал Глеб с усмешкой.
– Не понимаю, – повернулась к нему Лиза.
– И я не понимаю. – Он резко прибавил газу. – Не понимаю и не хочу понимать.
– Нас, Кругелей, – только отец и я. О ком ты говоришь? – Лиза пожала плечами. – Я не совсем понимаю это выражение: лыком шиты.
Но он не слушал ее.
– Лет пятнадцать не видел моря, – сказал Глеб, помолчав.
– Невозможно! – воскликнула Лиза. – Просто невозможно!
– Что – невозможно?
– Не представляю себе даже полгода без моря!
– Я был занят.
– Бильярдом?
– И им тоже.
– Море – это так прекрасно. Его можно помнить. Им можно дышать. Я умею заплывать очень далеко – вот увидишь. Ты будешь даже волноваться.
– Не надо. Очень далеко – не надо. Это мелкое море.
– Во время прилива – очень даже возможно. Хотя и трудно.
– И опасно.
– Почему?
– Там водится большая белая черепаха.
– Большая белая чере… – Лиза рассмеялась фарфоровым смехом. – Где ты видел такое чудище, любимый?
– Я не видел, – сказал Глеб. – Мне говорили, что видели… Я тоже не поверил.
– Лучше всего морем пахнут устрицы.
– Да, да. И некоторые женщины, – вставил Глеб.
– Женщины редко едят устриц. А я обожаю, могу съесть сразу дюжину. Две дюжины!
– Но ведь они живые и пищат. Им больно, наверное, когда на них лимон давят. Они не хотят, чтобы их ели. Им жить хочется. Вот как тебе.
– Да ну тебя, Глеб, все шутки.
– Какие тут шутки, когда речь о жизни. Пусть даже жизни простой, но живой устрицы.
– Да ну тебя, болтун! – застонала Лиза. – Какой ты болтун!
– Мы остановимся в маленьком дешевом отеле окнами на море.
– Но почему в маленьком, почему в дешевом?
– С одной небольшой комнатой и балконом.
– Но мы можем жить в больших апартаментах и тоже с видом на море, – удивилась Лиза. – Впрочем, если тебе так хочется…
– Да, мне хочется именно так. С балкона будет виден весь пляж, соседние городки и все море.
– Конечно, дорогой. Только я не понимаю, почему бы нам не взять отель подороже? В маленьких номерах, кроме кровати и тумбочки с телевизором, ничего нет. И аляповатый – так, кажется, по-русски? – постер над кроватью с голой женщиной или с кусочком местного пейзажа. К тому же там останавливается бог знает кто. Нет халатов, нет тапочек.
– Ничего. Это ничего. Я куплю тебе халат и тапочки.
– Там плохо убирают.
– Пустяки. Главное – море, вот о чем я думаю.
– Разберемся на месте, любимый. Хорошо?
Глеб не ответил. Лиза включила радиоприемник. В надрывной манере тонущего в гуще событий психопата комментатор передавал полувоенные сводки с улиц города, в которых логики было не больше, чем в наводнении. Он то взывал к властям, которые безрассудно убрали куда-то милицейские заслоны, то с ужасом сообщал, что не знает, сколько человек вышло на улицы, поскольку это не поддается подсчету, то ругал оппозицию за беспорядки, грозящие вылиться в побоище, то перебивал сам себя и звал радиослушателей посмотреть на страшные толпы из окна своей студии, пугая сталинщиной. «Все камеры работают в прямом эфире! – захлебывался комментатор, окончательно позабыв, видимо, что он не на телевидении. – Съемка ведется одновременно с разных точек! Вы имеете уникальную возможность следить за развитием событий в режиме реального времени! Пока все проходит без видимых инцидентов, но кто знает, что ждет нас в ближайшие часы!»