– А что там происходит? – спросила Лиза.

Все началось слаженно, почти синхронно, как в хорошо продуманной боевой операции. Полковник Книга выпил еще полстакана водки, но голова оставалась ясной. В разных частях города одномоментно загорелись коммерческие магазинчики, частные лавки, забегаловки, а также пара казино. Поджигателей никто не видел, так что казалось, будто торговые точки воспламенились сами собой. Ни о каких пожарных, разумеется, речи быть не могло, и магазины с лавками быстро выгорели дотла, посеяв переполох среди местных жителей и прохожих, о чем немедленно сообщили в выпусках новостей, отметив при этом, что все заведения контролировались теневым бизнесом. Еще больший шум вызвали то ли два, то ли три, то ли неизвестно сколько взлетевших на воздух фургонов, чудом никого не покалечивших. Парламент созвал экстренное совещание. Затем из ближайших к центральным площадям переулков и дворов, как по команде, выкатились автобусы с затемненными стеклами в сопровождении сверкающих на солнце черных джипов и разместились таким образом, чтобы по возможности затруднить выходы с основных магистралей и площадей, плотно забитых людьми. Вид этой техники вызвал тревогу и страх, толпа слегка отхлынула и уплотнилась, несколько попритихла и насторожилась в предчувствии непонятной опасности. Прошло минут десять. Дверцы автобусов резко распахнулись, из них посыпались крепкие парни в темных кожаных куртках – человек по пятьдесят из каждого – и кинулись к толпе. Многие были вооружены кастетами. Кисти рук у некоторых оплетали велосипедные цепи.

Никто, кроме разрозненных групп, слонявшихся с краю, не успел осознать, что происходит, но через всю человеческую массу, как через одно огромное живое тело, электрическим разрядом прокатилась дрожь, сменившаяся испугом попавшего в ловушку зверя.

Парни молча набросились на зевак, выбирая мужчин покрепче, и стали натасканно избивать. Воздух прорезали женские визги и плач детей. Люди ошалело заметались на месте, не понимая, что происходит, куда бежать, что делать. Пожилой человек с рассеченной головой вырвался из толпы и, пройдя пару шагов, упал на мостовую. Первая кровь распалила нападавших. Толпа опасно заколыхалась, послышались задыхающиеся крики, переходящие в мощный, нарастающий рев. Те, кто находился внутри толпы, не могли знать, чем вызвано общее волнение, но каким-то неведомым чувством они догадывались, что это не милиция, не военные, а что-то другое, более жестокое и бескомпромиссное – нечто, сеющее первобытный ужас.

– Бандиты! – пронеслось над головами, и это страшное слово мигом достигло слуха каждого, вызвав всеобщий ужас. «Почему? Почему? Откуда?»

Ужас охватывал все существо человека, стиснутого по рукам и ногам и не способного предпринять усилий к своему спасению. Началось какое-то овечье смятение: так судорожными рывками животное пытается определить общее движение отары, чтобы совпасть с ним и так спастись. А мускулистые парни в темных куртках хладнокровно ломали челюсти, били под дых, в пах, топтали упавших, все более пьянея от безбрежности свободы и собственной власти над стадом, отданным им на заклание.

Отовсюду несся стон и вой. Люди спотыкались, падали и сразу оказывались затоптанными под ногами своих соратников. Где-то толпа, подобно гидре, сжималась до такого предела, что из пор на лицах задыхающихся людей проступала розовая влага; где-то толпа распадалась, открывая распластанные в противоестественных позах измятые человеческие тела. Случилось худшее из всего, что могло случиться: зажатые по основным магистралям массы людей, охваченные пламенем паники, в слепом озверении давили друг друга, как насекомых, не отдавая себе отчета в том, что происходит и почему. Животный ужас разбегался во все стороны, подобно пламени пожара на ветру.

В нескольких местах наверх выбросили детей, которые ползали по головам в поисках родителей. Где-то лопнули пивные бутылки, их осколки не смогли упасть наземь, застряв между телами, и теперь медленно рвали одежду и плоть. Крыши домов, балконы, даже деревья были облеплены зеваками, которые бурно комментировали происходящее. То там, то тут кто-то из них срывался и падал в поток раскаленной людской лавы.

Какой-то репортер с зажатой над головой камерой был подхвачен бушующей толпой и отброшен на вогнутую внутрь садовую ограду, концы которой прошили его насквозь. Оказавшихся с краю людей практически размазывало по стенам домов. При этом стационарные камеры ведущих телекомпаний, закрепленные на уровне второго этажа, вели бесперебойный репортаж с человеческой бойни, который транслировался на всех телеканалах мира.

В полном соответствии с тем, как волки, влетая в стадо, бессмысленно режут скот, опьяненные кровью и безнаказанностью парни молотили кулаками уже без разбору. Их загорелые лица и руки покрылись чужой кровью, их сердца возбужденно трепетали из-за отсутствия сопротивления. Им было легко, как в свободном полете, пока то в одном месте, то в другом, кто концом сломанного флагштока, кто ловким ударом локтя, кто вырванной арматурой не сумел повалить на асфальт пару-другую нападавших. Те не успевали подняться на ноги, мгновенно забиваемые до смерти ботинками манифестантов. Поначалу отхлынув, людское море вернулось неудержимым цунами, затопив собою все улицы и переулки.

Незаметно для себя нападавшие увлеклись и увязли в человеческой массе, которая быстро и безнадежно обволакивала их, затягивая, точно трясина. На свою беду, они заметно выделялись кожаными куртками, короткими стрижками, хищными повадками – и не овцы уже, а предельно озверевшие мужчины и женщины со всех сторон били, резали, рвали, царапали их тела руками, ногами, зубами, ножами, бутылками, все более ожесточаясь от прибывающей силы. И когда из джипов прозвучала команда уходить, вдруг обнаружилось, что ее не так-то легко выполнить, поскольку значительная часть братвы к тому моменту уже наглухо втянулась в неравную драку.

– Отходим!! – вопили вожаки, вываливаясь из джипов.

Но толпа железной махиной неотвратимо надвигалась на них…

– Почему они не уезжают? – спросил Книга.

Молодой политтехнолог вытер пот с лица и кинулся к телефону.

– Заминка, господин полковник! – хрипло крикнул он, повернув к нему белое, как простыня, лицо. – Какая-то заминка! Эти дураки по телевизору уже зовут милицию спасать народ от бандитов! В парламент срочно вызван министр внутренних дел! Но он не приедет! Остановить ничего невозможно! Это каток!

– Кой черт остановить, – угрюмо промычал Книга. – Прав был Кругель, ох и прав. Теперь каша будет. Мудаки! – Он с ненавистью зыркнул на политтехнолога и, согнувшись пополам, багрово проорал: – Включить сейчас телевизор, мать твою! Сей момент включить!

На Лизе были белая, высоко открывающая загорелые, опушенные редкими светлыми волосками стройные ноги юбка и короткая на бретельках майка. Для человека с воображением на ней, в сущности, ничего не было. Глеб ощутил у себя на шее теплое дыхание.

– Как я хочу тебя, милый, – чуть слышно сказала она, хихихнув.

Он бросил на нее быстрый взгляд и постарался улыбнуться. Сердце билось ровно, незаметно, но печаль, беспричинная и оттого как-то особенно жгучая, тихой отравой расплывалась в груди. Это депрессия, подумал он, задыхаясь. Это пройдет. Лиза сладострастно запустила пальцы в его волосы.