– «Мадам Хенсон была бесподобна в роли простой деревенской девушки Сольвейг, столько лет страдающей в разлуке с любимым, а ее прекрасный чистый голос буквально услаждал слух каждого, кто сидел в этот вечер в зрительном зале». Что скажете на это, Анна?

Если бы в утренних газетах было напечатано ее имя, подумала про себя Анна, если бы все эти дифирамбы были пропеты в адрес ее голоса, то тогда ей было бы что сказать. А так что говорить? Анна предпочла вообще не задумываться обо всем том, что было вчера.

– Я очень рада, что им понравилась пьеса. И мой голос тоже, – выдавила она наконец после затянувшейся паузы.

– Разумеется, музыку маэстро Грига критики оценивают очень высоко. Вдохновенная, великолепная музыка, полностью раскрывающая содержание поэмы Генрика Ибсена. Что ж, поскольку сегодня спектакля нет, то вы, Анна, можете отдыхать, сколько вашей душе угодно. Думаю, вы заслужили хороший отдых. И вы можете гордиться собой, моя юная барышня. Да! Именно так! Гордиться! Невозможно было спеть лучше, чем это сделали вы вчера. Увы, но мне, к сожалению, отдохнуть сегодня не удастся. Убегаю в университет. – Профессор поднялся из-за стола. – Но вечером после работы мы обязательно отпразднуем наш успех. Хорошего вам дня, Анна.

Герр Байер ушел, а Анна принялась допивать свой уже ставший тепловатым кофе. Настроение у нее было скверным, и она испытывала какое-то странное раздражение на всех и вся. Все последние несколько месяцев были затрачены на то, чтобы состоялось вчерашнее событие. Столько усилий, столько труда… Но вот все закончено, а в ее жизни все осталось по-прежнему. Не то чтобы она ждала каких-то перемен. Но ведь что-то же должно было произойти, подумала она с досадой. Хоть что-то…

Интересно, знал ли герр Байер с самого начала, что ей уготована роль певицы-призрака? Знал ли он об этом, когда отыскал ее в горах, задалась резонным вопросом Анна. И не поэтому ли он и перетащил ее в город? Анна прекрасно понимала, что в театре все хотели сделать из нее человека-невидимку, с тем чтобы приписать ее голос мадам Хенсон.

Анна взяла одну из газет, лежавших на столе, и стала водить пальцем по буквам, отыскивая то место, где упоминается «чистый голос» актрисы.

– Но ведь это же мой голос! – воскликнула она, не в силах более выдерживать подобную несправедливость. – Мой!

И тут все напряжение, копившееся в ней со вчерашнего вечера, вдруг прорвалось наружу, выскочило из нее, словно пробка из бутылки с французским шампанским, которым потчует своих гостей герр Байер. Она упала лицом на диван и разрыдалась.

– Анна, дорогая моя, что случилось?

Анна приподняла залитое слезами лицо и увидела стоящую перед ней фрекен Олсдаттер, которая незаметно вошла в комнату.

– Ничего, – пробормотала Анна и принялась торопливо вытирать глаза.

– Это все переутомление. К тому же вы сильно перенервничали вчера. Да еще и от простуды не вполне оправились.

– Нет-нет… со мной все в порядке… Все хорошо. Спасибо вам, – постаралась Анна ответить как можно более твердым голосом.

– Наверное, соскучились по своим, да?

– Да, очень соскучилась. И по свежему деревенскому воздуху тоже… Я… я думаю, что мне пора возвращаться домой, в Хеддал, – едва слышно прошептала Анна.

– Очень вас хорошо понимаю, милая. Все эти настроения мне знакомы не понаслышке. Для нас, деревенских, тех, кто перебрался в город, тоска по дому всегда неизбежна. К тому же вы здесь влачите такое одинокое существование. Вы все время одна и одна.

– А вы тоже скучаете по своим? – неожиданно спросила у экономки Анна.

– Сейчас уже не так, как с самого начала. Привыкла понемногу. А вот сначала чувствовала себя самым несчастным человеком на свете. Моей первой хозяйкой была очень скаредная и зловредная особа. Ужасно третировала нас, своих слуг, обращалась с нами хуже, чем с собаками. Дважды я убегала от нее, но меня находили и возвращали на прежнее место. А потом я познакомилась с герром Байером. Он как-то раз пришел на ужин к моей хозяйке. Вполне возможно, он заметил, как плохо мне живется в ее доме. А может, на тот момент ему и действительно нужна была экономка. Но как бы то ни было, а он буквально в тот же вечер предложил мне работу у себя. Моя прежняя хозяйка не стала закатывать мне скандал по этому поводу. Думаю, она тоже была рада избавиться от меня. И вот герр Байер привез меня сюда. Должна заметить вам, Анна, что, несмотря на некоторую эксцентричность характера, профессор очень хороший и добрый человек.

– Знаю, – немедленно согласилась с ней Анна. Ей стало стыдно за то, что она упивается жалостью к самой себе. Вон какая трудная жизнь была у фрекен Олсдаттер. Не сравнить все то, что случилось с ней, с теми испытаниями, которые выпали на долю пожилой экономки.

– Если, Анна, я могу вас хоть как-то утешить, то скажу лишь одно. Перед моими глазами за годы службы в этом доме прошло много девушек, которым протежировал герр Байер. Но никто из них не вызывал у него такого восхищения, как вы и ваш талант. Вчера вечером он рассказал мне, что все присутствовавшие на премьере пришли в полный восторг от вашего пения.

– Да, но только никто из них не знает, что это было мое пение, – едва слышно обронила Анна.

– Пока не знает. Но поверьте мне, Анна, в один прекрасный день все узнают. Вы еще так молоды, дорогая моя. А вам уже посчастливилось поучаствовать в таком грандиозном событии. Все самые влиятельные люди Христиании слышали, как вы поете. Терпение и еще раз терпение, моя дорогая Анна. И с Божьей помощью все у вас получится. А сейчас мне пора на рынок. Не хотите составить мне компанию и подышать немного свежим воздухом?

– С удовольствием! – воскликнула Анна, подскакивая с дивана. – Вы так добры ко мне, фрекен Олсдаттер! Спасибо вам.

* * *

А в это время всего лишь в какой-то паре миль от дома профессора Байера Йенс нервно мерил свою комнату шагами, напряженно прислушиваясь к громким голосам, которые долетали наверх из гостиной. В конце концов случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Их с матерью обман внезапно вскрылся. И произошло это сегодня утром, за завтраком, когда отец просматривал утреннюю прессу. В одной из газет ему попалась на глаза хвалебная статья по поводу премьеры спектакля «Пер Гюнт». Журналист был настолько любезен, что почел своим долгом отдельно упомянуть и фамилию Йенса. Вечная ему благодарность за это! Вот что он конкретно написал: «Музыкальная пьеса, предваряющая начало четвертого акта, называется «Утреннее настроение». Пожалуй, это один из самых вдохновенных фрагментов из музыки Эдварда Грига к пьесе Генрика Ибсена «Пер Гюнт». Отдельной похвалы заслуживает Йенс Халворсен, не менее вдохновенно исполнивший эту мелодию на флейте».

Лицо отца мгновенно покрылось краской и стало похожим на раскалившийся медный чайник, который забыли снять с плиты.

– Почему я узнаю об этом только сейчас? – взвился он, метнув свирепый взгляд на жену.