Он сейчас напропалую ухаживает за одной молодой барышней из соседней деревни, неподалеку от Скиена. Девушку зовут Сигрид, она очень милая, хорошенькая, правда, очень уж тихая. Но твоим родителям она понравилась. Так что летом наверняка в нашей церкви прозвучат свадебные колокола в честь молодых. Молю Бога, чтобы к тому времени ты уже вернулась домой и смогла лично поприсутствовать на свадьбе брата.

Невозможно вообразить, что ты тоже будешь участвовать в премьерной постановке моей любимой драмы Ибсена, да еще исполнять музыку, написанную самим маэстро Григом. Довелось ли тебе увидеть живого Ибсена? Ведь наверняка он обязательно появится в театре, чтобы самолично убедиться в том, что сценическое воплощение драмы полностью совпадает с его замыслом. Впрочем, я где-то читал, что в настоящее время он обитает в Италии. Полагаю, у тебя сейчас не будет времени, чтобы сразу же ответить на мое письмо. Ведь до премьеры осталось всего ничего, каких-то десять дней, и ты все время занята на репетициях. А потому я заранее желаю тебе и твоему прекрасному голосу всяческих успехов и наилучшего выступления.

Твой вечный почитатель

Ларс.

P.S. Я посылаю тебе вместе с письмом одно из своих стихотворений, которое я сравнительно недавно отправил вместе с другими своими стихами в Нью-Йорк издателю по фамилии Скрибнер. Для тебя я специально перевел это стихотворение на норвежский язык.

Анна начала читать стихотворение, которое называлось «Ода в честь серебристой березы». Поскольку она и понятия не имела, что означает слово «ода», то она лишь пробежала текст глазами. Некоторые длинные слова ей тоже были неизвестны, а потому она отложила стихотворение в сторону и снова придвинула к себе тарелку, чтобы продолжить завтрак. Хорошо Ларсу писать о том, какой интересной и насыщенной жизнью живет она в Христиании. На самом деле это далеко не так. За все это время Анна лишь дважды побывала в театре. Первый раз – перед Рождеством, когда она показывалась герру Джозефсону. И тот согласился с тем, что именно она и будет петь партию Сольвейг. А второй раз она была там на прошлой неделе, когда состоялась генеральная репетиция и первый прогон всего спектакля. Анна наблюдала за происходящим на сцене, стоя за кулисами и оттуда пытаясь вникнуть в смысл самой пьесы.

Конечно, она и предположить не могла, что такое величественное здание, как Театр оперы и балета, будет стоять в зимнее время неотапливаемым. А ей пришлось просидеть почти весь день за сценой, мало того что в холоде, так еще и на сквозняках. Домой она возвратилась, окоченев до смерти. Потому что вмешался еще и случай. Первые три акта прошли гладко, а потом случилось непредвиденное. Хенрик Клаузен, исполнитель роли Пера, зацепился ногой за что-то и запутался в синей ткани, которую снизу поддерживали десять мальчишек, ритмично двигаясь туда-сюда и имитируя таким незатейливым способом морские волны. Якобы Пер плывет по штормящему морю. В результате Хенрик растянул лодыжку, и репетицию пришлось прервать. Какой же может быть прогон без исполнителя главной роли?

А для Анны все закончилось тем, что она подхватила сильнейшую простуду и четыре дня провалялась в постели. И все это время герр Байер носился вокруг и квохтал над ней, словно старая несушка над яйцом.

– У нас осталась в запасе всего лишь неделя! – стенал он своим хрипловатым голосом. – Хуже и быть не может! Вам, милая моя барышня, надо есть побольше меда. Столько, сколько сможете одолеть. Будем надеяться, что мед поможет вам за этот срок полностью восстановить голосовые связки.

На пятый день рано утром, проглотив положенную порцию меда, Анна попыталась напеть несколько тактов. Еще немного, подумала она с усмешкой, и у нее отрастут крылышки, а тело покроется желтыми и коричневыми полосками, и она превратится в самую настоящую пчелку. А чего удивляться? Особенно если вспомнить, сколько меда она слопала за последние дни. Однако герр Байер страшно обрадовался, услышав ее пение.

– Слава богу! Слава богу! – восклицал он непрерывно, с явным облегчением в голосе. – Ваш голос восстановился. Скоро к нам должна приехать мадам Тора Хенсон, та актриса, которая исполняет роль Сольвейг. И вы сможете вместе поработать над тем, как синхронизировать ваше пение с ее артикуляцией. Большая честь, что она согласилась сама явиться к нам, в связи с вашим недомоганием. Ведь, как вы знаете, она – одна из самых известных актрис в Норвегии. По слухам, любимица Ибсена, – добавил в заключение герр Байер.

В половине одиннадцатого Тора Хенсон, облаченная в красивое бархатное пальто, отороченное мехом, величаво вплыла в их квартиру. И тотчас же вошла в гостиную, где уже томилась Анна в ожидании гостьи, распространяя вокруг себя тонкий аромат французских духов.

– Простите меня, милочка, за то, что я не стану приближаться к вам слишком близко. Хотя герр Байер сообщил мне, что вы уже на стадии выздоровления, а потому риск заражения минимальный, но я тем не менее не могу рисковать. Не хватало мне подхватить у вас заразу!

– Конечно, мадам Хенсон, – смиренно ответила ей Анна и сделала положенный книксен.

– Хорошо хоть, что мне не придется сегодня петь, – улыбнулась артистка. – Божественные звуки будете издавать вы, а я лишь стану послушно открывать рот, имитируя внешне все те чувства и переживания, которые маэстро Григ вложил в свою красивую музыку.

– Да, мадам, – снова безропотно согласилась с ней Анна.

В этот момент в гостиной появился герр Байер и немедленно стал суетиться вокруг гостьи. Анна принялась исподтишка разглядывать артистку. В театре, да еще со сцены, она показалась ей гораздо старше. Но сейчас, разглядывая женщину вблизи, она поняла, что мадам Хенсон еще очень молода. Пожалуй, всего лишь на несколько лет старше самой Анны. К тому же она очень красива. Точеные черты лица, густая копна темно-каштановых кудрей. Впрочем, Анна с трудом представляла себе, как эта изысканная элегантная женщина обрядится в народный костюм и станет убеждать публику, что она простая деревенская девушка с гор.

Такая же, как сама Анна…

– Итак, начнем, пожалуй? Анна, poco a poco, – посоветовал герр Байер. – Не напрягайте голосовые связки. Пойте тихо. Иначе можно, чего доброго, вообще сорвать голос. Ведь он только-только начал восстанавливаться. Если вы готовы, мадам Хенсон, то мы можем начать с «Песни Сольвейг», а потом перейдем на «Колыбельную».

Всю оставшуюся первую половину дня Тора Хенсон и Анна усердно работали дуэтом, с той только разницей, что одна из них просто безмолвно открывала рот, а вторая пела. Иногда Анна видела, как раздражалась актриса, если открывала рот немного невпопад, еще до того, как Анна успевала взять ту или иную ноту. В какой-то момент мадам Хенсон даже попросила ее покинуть комнату и встать за дверью, чтобы герр Байер смог полностью удостовериться в том, что публика не заподозрит подвоха и поверит в то, что это она сама поет со сцены. Стоя в коридоре, где тоже сильно сквозило, да еще с раскалывающейся от боли головой, чувствуя, как снова закладывает горло от бесконечного пения, Анна уже готова была возненавидеть все песни маэстро Грига. В ее теперешнюю задачу входило точно следовать за партитурой, соблюдая тот же самый темп и ритм и делая те же самые паузы, как обозначено в нотах. Чтобы мадам Хенсон имела возможность заучить на память, как и когда ей открывать и закрывать рот. Но именно повторение одного и того же десятки раз давалось Анне труднее всего. Ведь она привыкла петь, и неважно, для кого, для людей или для коров, всякий раз по-разному. Впрочем, с учетом того, что сейчас она вообще поет в закрытую дверь, коровы были бы даже предпочтительнее.