тебя, но я был слишком далеко, чтобы что-то разобрать. У тебя есть какие-нибудь мысли о том, кто это мог быть?

Я покачала головой. На балу не было никого, кого бы я даже знала.

— Кто-нибудь еще знал о ребенке?

— Я думаю, миссис Уайт догадалась сегодня вечером, когда помогала мне собираться, — призналась я. — Но я сомневаюсь, что она пришла бы на бал, чтобы столкнуть меня с лестницы. Она могла бы найти гораздо более подходящее время или способ избавиться от меня, или от ребенка, или от того и другого здесь или в Перл-Холле.

Глаза Александра уставились вдаль, когда он сузил круг подозреваемых в своем уме.

— Откуда ты узнал, что доктор Фарли не давал мне должных противозачаточных средств? — спросила я, дрожа от холода, пробежавшего по мне.

— Тебе холодно, — заметил он, нежно подхватывая меня на руки, а затем осторожно передвигая нас обоих к краю кровати, чтобы он мог встать и отнести меня в ванную.

Я молчала, моя рука сомкнулась за его шеей, пока он сидел на краю ванны и включал краны. Ванная тут же наполнилась паром и ароматом моей пряной пены для ванны, когда он вылил половину бутылки на дно.

Наконец, он посмотрел на меня в своих объятиях, и его неистовый гнев немного померк при этом виде.

— Риддик некоторое время подозревал этого человека, и когда он сделал анализ крови после того, как Лэндон высек тебя, он подумал, что что-то не так. Это было естественным предположением. Когда я позвал его сюда под предлогом, чтобы он обратился к тебе, я столкнулся с ним, и он был легко сбит с толку.

— Но он не признался, кто попросил его сделать это.

— Нет. Его челюсти сжались, когда он развязал галстук моего пушистого махрового халата, а затем поставил меня, чтобы избавиться от него, прежде чем помочь залезть в быстро наполняющуюся ванну.

Горячее жало воды ощущалось как блаженная агония в моих воспаленных мышцах, вид двойственности, которую я обычно испытываю с моим Мастером. Я снова погрузилась в пузыри и закрыла глаза.

Через несколько мгновений раздался всплеск, и я завизжала, когда Александр сунул другую ногу в воду. Он мягко подтолкнул меня вперед, чтобы он тоже мог погрузиться между краем огромной ванны и моим телом, а затем удобно расположил меня между своими ногами.

— Что ты делаешь? — спросила я, когда он открыл бутылку с моим шампунем и выдавил гель себе на ладони.

— Купаю тебя, для разнообразия. Я думаю, ты заслуживаешь всей нежности в мире после того, через что ты прошла сегодня вечером. Откинься назад и позволь мне позаботиться о тебе.

Неохотно я снова положила голову ему на грудь. Его влажные руки работали над моим скальпом, втирая пену в мою ноющую голову с нужной силой.

— Я думала, ты рассердишься, — призналась я, наклоняясь от его прикосновений.

— Я?

— На меня, я имею в виду, — уточнила, — Из-за ребенка.

Я напевала, когда его твердые пальцы гладили мою шею, а затем и плечи.

— Это не твоя вина.

— Все еще…

— Я доказал, что я иррационален? Я бы никогда не возложил на тебя ответственность за что-то подобное, даже если бы ты принимала противозачаточные средства, как и предполагалось. Жизнь никогда не бывает такой, какой мы хотим ее видеть, хитрость в том, чтобы извлечь из этого максимум пользы.

— Так мудро для человека, который, кажется, делает так много вещей, которых не хочет делать.

— Твоя взяла, — признал он. — Хотя редко бывают такие сложные обстоятельства, как эти.

— Чего бы это ни стоило, — промурлыкала я, включив ручную грань и направив горячую воду на волосы, стараясь, чтобы пена не попала в глаза. — Я никогда не встречала никого более способного управлять собственной жизнью. Я думаю, что ты можете выбраться из любой ловушки и получить любое преимущество, к которому стремишься.

Некоторое время он молчал, удовлетворенно ополаскивая мои волосы, а затем успокаивающе водя губкой по моей коже, помня о моих многочисленных синяках.

— Когда ты теряешь свою мать из-за бессмысленного насилия и отсутствия разума, это меняет тебя, — тихо объяснил он. — Любая потеря ожесточает человека, но она была моим союзником в том доме даже больше, чем Эдвард. В детстве мы были слишком разными, а я был на пять лет старше, поэтому считал себя слишком взрослым, чтобы играть с ним во многие игры. Он все еще был в подгузниках, когда меня тренировали в подземелье. Моя мама поддерживала меня с Ноэлем и позаботилась о том, чтобы в моей жизни, полной высоких оценок, спортивных достижений и карьеры в обществе, было свободное время для развлечений. Она умерла, и та часть меня, которая любила легкость и свет, умерла вместе с ней.

Он прижался носом к волосам над моим ухом и глубоко вдохнул мой запах. — Я знаю, ты считаешь, что стоишь лишь цены своей красоты, Козима, но ты недооцениваешь многогранную природу своей красоты. Дело не только в геометрии твоего тела и мокром месте между бедрами, дело даже не в цвете твоих денежных глаз или густоте твоих волос. Это то, как ты заставляешь окружающих чувствовать себя красивыми. Я начинаю понимать, что зависим от того, как я отношусь к себе, когда я с тобой. Как будто я герой, а не злодей.

Мое горло распухло под тяжестью его ошейника, но я не плакала, потому что знала, что, раз заплакав, уже не остановлюсь. В моей душе была пустота, которую я годами носила с собой, как пустую сумочку, ожидая денег, чтобы заполнить ее. Слова Александра встали на свои места вместе со звоном монет и шуршанием банкнот, придавая денежную ценность тому активу, о существовании которого я и не подозревала.

Даже если это был единственный подарок, который он мне подарил, этого хватило на всю жизнь.

— Я не хочу, чтобы потеря этого ребенка возбудила тебя, — продолжил он, дав мне немного переварить. — Ему или ей могло быть всего несколько недель от роду, и этого просто не должно было быть. Ты не сделала ничего плохого, чтобы оправдывать то, что случилось с тобой или ребенком. Если кто и виноват, так это я и собрание моих врагов.

— У меня тоже есть враги, — напомнила я ему гнусавыми словами от непролитых слез. — Однажды ты назвал меня своим врагом.

— И как же я ошибался, — пробормотал он, заканчивая мыть меня. — Теперь нужно понять, кто настоящий враг стучится в наши ворота, чтобы я мог убить его за то, что он причинил тебе боль.

— Ты бы хотел этого,