одежды. Он встал, чтобы встать лицом к лицу со своим воинственным отцом и посмотреть на него сверху вниз с его более высокого роста. — Смею не согласиться.

— Почини это, мальчик, — потребовал Ноэль, пихая толстую стопку карт Ксану в грудь. — Исправь это сейчас и перестань быть такой киской. Твоя мать, твой дедушка и весь клан Дэвенпорт переворачиваются в гробу прямо сейчас, наблюдая за твоим идиотизмом и упрямством. Может быть, если бы ты не был так зациклен на том рывке, ты бы вспомнил, зачем привел ее сюда.

Мои уши горели от грубых выражений Ноэля, но в моей груди пылало бушующее пламя.

В тот момент я ненавидела Ноэля больше за то, что он разговаривал с Александром и относился к нему так, как он это делал, больше чем я когда-либо ненавидела кого-либо внутри себя.

Ноэль вылетел из комнаты, захлопнув за собой дверь с такой силой, что картина загрохотала по стене.

Александр не двигался.

Он слепо уставился на бумагу в руке.

— Ксан, — тихо спросила я, подходя к краю кровати и кладя руку ему на плечо. — Ты в порядке?

— Он прав, — пробормотал он. — Я не могу забыть твоего предназначения здесь.

Дрожь предчувствия пронзила меня.

— У меня может быть более одной цели. Я не просто утилитарный инструмент, — сказала я ему.

Его глаза скользнули к моим, но они были где-то глубоко внутри его разума, где лабиринт его мыслей был самым темным.

— Не так ли?

Я смотрела, как он бросил письмо на землю и вышел из комнаты, обнаженный, но совершенно царственный своей спортивной, перекатывающейся походкой.

В тот день он так и не вернулся, и вместо того, чтобы поужинать в одиночестве, я с помощью конюха оседлала Гелиоса и помчалась.

Может быть, я и не могла убежать, но я могла затруднить поиски меня, если бы он пошел искать.

Поле за левыми пастбищами в задней части Перл-Холла, уютно устроившееся между лесом на одном конце и лабиринтом живой изгороди на другом, было покрыто густым ковром маков. Смелый цвет привлек мое внимание две недели назад, когда я, наконец, решилась достаточно далеко в своих путешествиях с Гелиосом, чтобы добраться до забытого уголка поместья, и я чуть не заплакала от красоты моих любимых цветов, круто склоняющихся на ветру.

В тот вечер я сидела в их объятиях, распластавшись на сломанных стеблях и раздавленных лепестках подо мной, и нежно играла пальцами с шелковистыми нитями, которые колыхались на ветру.

Контраст их дерзкой внешности и тайной хрупкости было слишком легко сопоставить с моей собственной двойственностью. Казалось, я так старалась казаться сильной и стойкой, но в тот момент, когда что-то мощное ворвалось в мою жизнь, я была бессильна противостоять этому.

Я хотела быть достаточно сильной, чтобы пробить последний из титановых щитов Александра и завоевать сердце моего сложного Мастера, но задача казалась почти непреодолимой.

Темно-серые облака цвета глаз Александра катились по небу, но я не двигалась. Я хотела, чтобы холодный английский дождь очистил мои затуманенные мысли и оставил после себя легкое решение.

Как мне распутать клубок лжи, в который превратилась моя жизнь, и сгладить нити, чтобы сохранить хорошие?

Как я могла удержать Ксана, сохранив при этом свою семью и независимость?

Серая завеса разошлась, и дождь хлынул потоком. Я приподнялась на локте, чтобы посмотреть, как вода падает на поместье Грейторн, но что-то быстро движущееся из конюшни привлекло мое внимание.

Александр на Хароне, скачущий по быстро увлажняющейся земле, как Аид из подземного царства, решил вырвать богиню Персефону с ее поля цветов.

Только я хотела, чтобы он похитил меня и сделал королевой своих темных владений.

Я смотрела, не двигаясь, как он несся вверх по склону и выпрыгивал из седла Харона еще до того, как полностью остановился.

Его лицо было неподвижным камнем, угрожающим, как буря, прорывающаяся сквозь воздух вокруг нас.

— Я думал, ты ушла, — тихо возмутился он, падая на грязное одеяло из маков у моих ног и зацепившись за мою лодыжку.

Он потащил меня вперед, схватив мои бедра, скользнул вверх по своим, а затем перочинным ножом, который он достал из куртки для верховой езды, проделал дыру в центре моих брюк. Он вцепился обеими руками в ткань и разорвал ее надвое, так что дождь лил на мои белые трусики и делал их прозрачными.

— Я думал, ты убежишь, но знай, Мышонок, я никогда не отпущу тебя, не попрощавшись, — хрипло пообещал он, а потом его тело вдавило меня в мокрую траву и цветы, пока он терзал мой рот.

Не было никакого изящества в том, как он щелкнул пальцами мое нижнее белье и стянул свои бриджи ровно настолько, чтобы освободить разъяренную длину своего члена. Была только животная настойчивость и первобытный инстинкт спаривания.

Я вцепилась в его плечо, когда он нашел мою влажную пизду и вошел внутрь, сильно кусая мою шею, когда он входил. Я знала, что след, который он оставил, расцветет красным, когда маки затопчут под нами, и так же скоро исчезнет.

Я хотела, чтобы он своими руками и зубами посадил маки по всей моей коже, чтобы я расцвела, как все поле цветов, более живой, чем когда-либо прежде.

И он укусил меня, мою шею, мои плечи, обнаженную кожу на груди и даже мой большой палец, когда я поднесла его к губам. Он жестко трахал меня, как варвар, требующий военных трофеев, и мне нравилось каждое мгновение, когда его негибкое тело вгоняло мое в грязь.

В нашем сексе было что-то подлое, какая-то грань отчаянной жестокости, которая присутствовала с самого начала.

Он трахал меня, как будто я была его врагом, и он хотел насадить меня на свой член и изобразить меня в триумфе своей спермы.

— Возьми мой член, Мышонок, — скомандовал он мне, сжимая мое горло большой рукой, когда он двигался быстрее и глубже во мне. — Возьми это и поблагодари меня.

Я кончила от этой мысли, дергаясь и бьясь о болотистую землю, пока мой рот формировал пение — Спасибо, Мастер.

Через несколько секунд его член брыкнул внутри меня, и его сперма брызнула на мою матку. Я крепко обняла его, когда взяла его член и его сперму, навсегда запечатлев ощущение его тяжелых конечностей, обездвиживающих меня, и запах дождя в цветах.

Когда мой затуманенный мозг наконец прояснился, он все еще был внутри меня, твердый и толстый, как стальная труба, втиснутая между тугими розовыми стенками моей ноющей киски. Я