произнесенные вполне естественно, без всякого намека на лукавство, явились для Вадима просто-таки вожделенной благодатью, пролившейся на истомленное сердце… Значит, он тоже приглянулся ей, значит, встреча обязательно состоится, значит…

Неуемный бесенок желания сблизиться с этой женщиной и, что греха таить, непременно и самым скорым образом затащить ее в постель, этот бесенок возликовал: одинокая разведенная красавица! Подобранная в буквальном смысле на обочине! И тут он — молодой, красивый вице-президент крупной торговой компании на «Кадиллаке»… И что самое главное — также разведенный!

Ведь уже неделю он мается в своей квартире, упиваясь обретенной свободой, и то и дело хватаясь за телефон с желанием позвонить знакомым подружкам, готовым скрасить его холостяцкие вечера, но в следующий миг неизменно передумывая приглашать ту или иную доступную, однако надоевшую, как щи с селедкой солдату, пассию. Только набери номер, и через считанные минуты раздастся звонок в дверь, однако — что последует за этим звонком? Рутина! Тела давно прошедших дней…

А вся незадача — в нынешней тщетности поисков подружек новых…

И вот — подфартило! На ровном, как говорится, месте! Без приложения усилий! Подарок небес! Верно говорят: никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

Он искоса обернулся на прелестный профиль, затем, в который уже раз перевел взор на вожделенные колени…

Неужели сегодня искрящиеся колготочки спадут с них, и он, ухватив эти колени сильными ладонями…

— Вот здесь остановите… — произнесла она.

«Кадиллак» вновь принял вправо и замер у обочины.

— Ну… — Взявшись за дверную ручку, она посмотрела на него уже с откровенным и испытующим интересом, от которого у Вадима поползла внизу живота томительная истома. — Ну… я звоню. В семь.

— Ох, Настенька… — Покачал он головой. — Если этого не произойдет, вы нанесете мне удар, от которого едва ли оправлюсь…

Внезапно в глазах ее вспыхнул какой-то нежный, завораживающий блеск — зовущий, безоглядно устремленный будто в глубь его сути… И коротко, словно бы безотчетно наклонившись к нему, она чмокнула Вадима в щеку, а после решительно отворила дверцу и, не оборачиваясь, пошла в сторону снующих возле входа в метро людей, через секунду смешавшись с толпой.

Он закрыл глаза, совершенно одурев от прикосновения ее губ, аромата духов, и от того пронзительного предощущения близости, что тенью и шорохом выпорхнувшей из рук птицы еще дрожал, истаивая, на всем его существе…

А следом пришли рассудительные и холодные мысли: непременно надо купить что-либо поесть, хотя бы — пиццу, чтобы не возиться с готовкой… Далее и обязательно — фрукты… Презервативов целая упаковка, об этом беспокоиться не стоит… Что еще? Шампанского и сухого — целый бар, пару бутылок следует заморозить… А! Цветы! Чуть не упустил!

Впрочем, цветочницы в метро торгуют допоздна, так что с лютиками-орхидеями торопиться не стоит, а то не дождешься звонка, будешь эту оранжерею созерцать, как памятник своего наивного пролета…

А все-таки какая девочка, а? Чудо дивное! И неужели повезет? Неужели позвонит?

Настя позвонила в половине восьмого вечера. Торопливо извинилась за свою неточность.

— Чепуха, — урезонил он ее. — Неточность — вежливость королев… Надеюсь, встреча не отменяется?

— Ну, в общем, нет…

— Тогда — где?

— Не доезжая Курского вокзала из тоннеля — съезд на набережную…

— Так, знаю… Там, вроде, казино, и куча машин…

— Точно.

— Во сколько?

— Ну, я могу и через полчаса…

— Великолепно. Жду!

Уже сгустились черные октябрьские сумерки, и хлынул противный и подленький дождичек, когда он подъехал на оговоренное место, припарковавшись среди неясно чернеющих вдоль спуска к набережной машин.

Заглушил двигатель. И тут же услышал стук в стекло.

Открыл дверцу, различив в темноте какую-то неясную фигуру.

— Что вам?

Вместо ответа в скулу ему уперся пистолетный ствол, и тихий голос с кавказским акцентом бесстрастно порекомендовал:

— Двигайся на пассажирское сиденье. И без шума, а то хлопну, как муху…

Открылись задние двери, и в салон уселись еще двое.

Он ощутил на шее прикосновение то ли кончика ножа, то ли шила.

Незнакомец с пистолетом уселся на сиденье водителя. Хлопнули дверцы и салон погрузился во мрак.

— Бумажник давай, — распорядился бандит, сидевший сзади.

Пляшущей рукой Вадим достал из кармана бумажник, передал, не оборачиваясь, в сторону приказывающего.

— Ключи от квартиры где? — последовал следующий вопрос.

— Вот… — Чувствуя безжалостное стальное жало, впившееся в шею и грозившее неотвратимой смертью, он кивнул на связку, свисающую из замка зажигания.

— Значит, так, — пояснил голос сзади, также с кавказским акцентом. — Сейчас ребята едут на твою хату. Есть там кто?

— Н-нет… никого…

— Сигнализация?

— Есть, но… Я ее не включал… Я думал…

— Если, — с нажимом перебил его голос, — с ребятами что-нибудь случится, ты — труп. Ясно?

Человек с пистолетом вытащил связку ключей из замка, отсоединил от нее ключ «Кадиллака», вновь вставил его в замок, а остальные ключи передал сквозь щель приспущенного окна волосатой лапе, вынырнувшей из темноты. После чего резюмировал, неизвестно к кому обращаясь:

— Сидим, ждем.

«Вот тебе и красотка на дороге… Вот тебе и учительница… — с содроганием думал Вадим. — Хорошенький преподнесла урок… Или же бандиты — случайность? Тогда сейчас она должна подойти…»

Нет, Насти не было…

— Складно вы с девочкой придумали, — произнес он с ненавистью и, одновременно, с неуверенностью.

Ответа не последовало.

Бандиты угрюмо молчали, чернота за оконцами сгущалась, сыпал холодный дождь на стекла, подернутые влажной белесой пленкой, и тянула душу тоской и беспомощным страхом удручающая в своей беспросветности безвестность…

Осень. Скоро зима.

«Увидеть бы эту зиму… Вот же попал! На ровном месте… Где найдешь, где потеряешь…»

Мысли текли вяло, бестолково и удрученно.

«Пагубные мужские страстишки… А как без них? Без них — никак. То есть, как-то и можно… Но это „как-то“ и есть — никак…»

Майор Пакуро

Широкоскулый и коренастый чеченец лет двадцати пяти, с аккуратной набриолиненной прической и тщательно выстриженными, будто приклеенными усиками над жестким изгибом плотно сомкнутых губ, сидел, охватив колено сцепленными на нем пальцами напротив майора Пакуро, и мерно, словно нехотя, цедил ответы на вопросы, касающиеся его, чеченца, биографии.

Никакими особенностями, относящимися к трудовым, боевым или же творческим вкладам данного лица в историю рода человеческого, это жизнеописание не блистало. Школа, техникум, работа в совхозе, после — война…

Где и кем был во время войны? Да никем, сидел дома, проедал домашние сельскохозяйственные запасы, прятался от бомбежек в картофелехранилище. Потом село заняли бандиты, то бишь, повстанцы, потом их выбили федералы, и пока выбивали, чья-то шальная пуля угодила ему, Мусе Асаеву, безвинной жертве политических и военных игрищ — в ногу, задев кость. Теперь приходится привычно