Туман не позволял ему видеть далеко среди увешанных лишайником невысоких деревьев. Когда он особенно сгущался, Хенрик с трудом различал, что скрывается там, откуда он шел. В путанице корней ближайших деревьев он замечал следящие за ним глаза.

Под водой что-то проплывало мимо, и он постарался держаться ближе к середине моста из веток и лиан. Что бы это ни было, оно тянуло за собой какую-то истерзанную массу, похоже, чье-то тело. По всей поверхности бледного разлагающегося мяса виднелись следы укусов. Невозможно было понять, какому животному принадлежали останки, но судя по расщепленной кости, торчащей сбоку, — определенно крупному. Мальчик вполне допускал, что это могла быть бедренная кость человека.

Хенрик покосился себе под ноги, беспокоясь о том, насколько низко мостик спускается к воде. Пока мальчик пробегал по нему, он шатался и жутко трясся. Хенрик не знал, плавучий ли это мост или что-то подпирает его снизу. Он знал только, что почти везде мостик проходит над самой водой. Мальчик боялся, что какая-нибудь тварь выскочит оттуда, схватит его за лодыжку и утащит в темную, мутную воду.

Он не знал, будет ли это хуже, чем если его настигнут те твари, что преследуют его по пятам, или если он попадется той, что ждет его впереди. Он отчаянно хотел избежать любой из трех этих возможностей, но не мог помыслить ни о чем другом, кроме как бежать от одной угрозы, увертываясь от второй, — прямо в руки третьей.

Пока он бежал по бесконечному мосту через мрачную топь, его ноги все больше уставали. Неведомые животные перекликались во мгле, их резкие голоса разносились эхом в мглистой темноте. Казалось, Хенрик пересекает огромное мелководное озеро, но поскольку почти ничего было не видно, он не мог ручаться. Большие круглые листья, похожие на листья кувшинок, поднимались над поверхностью воды насколько могли высоко в надежде поймать луч солнца, который иногда, очень редко, мог пробиться сквозь полог лиан.

Несколько раз Хенрик оступался на тропе. Его спасало подобие перил. Лай слышался все дальше и дальше, и он рассудил, что теперь погоня дается собачьей своре нелегко. Но все-таки собаки никуда не делись, продолжали идти за ним, и он не смел замедлить движение.

Когда стемнело, он с радостью обнаружил вдоль моста знакомые зажженные свечи. Он не знал, зажигает ли их кто-то в ночное время или же они всегда горят здесь. Они горели, когда он был здесь в прошлый раз вместе с матерью. В темноте, царившей в этом сумрачном лесу, они были небесполезны даже среди дня.

Чем дальше, тем шире и прочнее становился мост из ветвей и лиан. Деревья вокруг, возвышавшиеся над водой на сплетениях корней, стояли все теснее. Лианы, свисавшие из тьмы наверху, делались толще, некоторые были перекинуты между деревьями и не спускались к поверхности воды. Многие чересчур отяжелели из-за растений, карабкавшихся по ним с поверхности воды, или от побегов, спускающихся сверху. Растительность с обеих стороны становилась такой густой, что Хенрику снова показалось, будто мост проложен сквозь крысиное гнездо, свитое из ветвей, лиан и кустарника. Неизменной чертой была лишь мутная вода по обе стороны тропы. И еще он очень часто видел в ее глубине движущиеся тени.

Деревянный мост углублялся в темные заросли, и свечи стали попадаться чаще. Стояли они в нишах, устроенных среди густых ветвей по краю зарослей.

Редкие отрезки перил через какое-то время сменили конструкции из веток и лиан, выгибавшиеся с обеих сторон, казалось, чтобы защитить мост от вторжения буйной густой растительности или же, возможно, того, что таилось в воде. Эти подобия стен, толстые внизу, становились чем выше, тем тоньше, а в самых высоких местах загибались над тропой, так что напоминали занесенные над головой скрюченные пальцы.

Свечи теперь были расставлены так часто, что могло показаться, будто он идет между огненными стенами. Хенрик надеялся, что мост не сгорит, ведь он был такой мокрый и скользкий. Во многих местах густые сплетения корней, сучьев, ветвей и лиан покрывали сырой зеленый мох и темная плесень. Из-за них приходилось ступать осторожно.

Чем дальше уходил по лесному коридору Хенрик, тем плотнее становилась стена переплетенных ветвей, пока наконец не сомкнулась над его головой, и тогда он ощутил себя внутри плетеного древесного кокона. Через случайные маленькие просветы он мог выглядывать наружу. Снаружи темнело, смотреть было особенно не на что. Внутри же путь освещало мерцающее пламя сотен свечей.

Осознав, что не слышит больше собачью свору, Хенрик остановился и прислушался. Он бы не удивился, если бы псы побоялись с риском для жизни пробираться по гати из веток и наконец прекратили погоню.

Он бы не удивился, если бы ему не потребовалось идти дальше. Возможно, собачья свора уже ушла, и можно вернуться.

Но, едва он подумал об этом, внутренний голос понудил его идти к убежищу Терновой Девы. Едва Хенрик сделал пару шагов, оказалось сложно не сделать еще несколько по туннелю, освещенному свечами.

Наконец чудовищным усилием он заставил себя остановиться. Если в какой-то миг и можно было сбежать, то только сейчас. Он обернулся и посмотрел туда, откуда пришел. Собачьего лая слышно не было.

Осторожно, робко мальчик сделал шаг назад, к свободе.

Прежде чем он успел сделать второй, одна из фамильяров, существо, состоящее словно бы из дыма, просочилась сквозь стену сплетенного из ветвей туннеля и преградила ему путь.

Хенрик в ужасе застыл, сердце молотом бухало в его груди.

Светящаяся фигура подплыла ближе.

— Джит ждет тебя, — прошипела она. — Поторапливайся.

Чем дальше Хенрик уходил по ведущей через мрачные просторы нехоженых топей гати, устроенной из перекрученных лиан, палок и ветвей, тем надежнее становилась гать, местами поросшая мхом или травой. Туннель расширился, а стены сделались толще. Кое-где стены, загибаясь, почти смыкались над головой, но выглядело это естественно, будто они сами так выросли.

Через некоторое время эти стены, постепенно заменившие своих предшественников — перила, — стали жесткой, неотъемлемой частью конструкции, окружавшей его: сначала это была тропа, затем гать, затем подобие моста, превратившееся в туннель. Туннель постепенно стал широким проходом, приведшим Хенрика в лабиринт комнат, устроенных точно так же, сплетенных из того же материала. Потолок был под стать полу и стенам, такой же толстый и густой. Кое-где сквозь все это проходила живая колючая лоза с узкими листочками и маленькими желтыми цветками, прихотливо закручиваясь и расцвечивая зеленью каркас из бурых мертвых растений.

Внутри пронизанной тишиной структуры камер и комнат, состоящей из переплетенных ветвей, внешний мир казался невероятно далеким. Здесь был свой мир, внутренний, странное место, где отсутствовало плоское и прямое. Все линии были естественными для растений, кривыми, без острых углов, все из природных материалов, все выглядело не созданным человеком, а самостоятельно выросшим. В результате получились мягко закругленные помещения с чашеобразными вогнутыми полами, пространства, полностью отсеченные от всего, что снаружи.