С прошлого своего посещения он знал, что это ее язык, ее способ разговаривать. Хотя мальчик не имел ни малейшего понятия, что эти звуки означают, он был уверен — Дева обращается к нему.

Одна из фамильяров, у которой, как он заметил, отсутствовала кисть руки, склонилась к нему.

— Джит говорит, что рада видеть тебя снова, мальчик.

Хенрик сглотнул. Он не мог заставить себя сказать, что тоже рад видеть ее снова.

Джит, быстро кивнув, испустила низкий скрипучий визг, прерывавшийся несколькими щелчками языка о небо.

— Джит хочет знать, принес ли ты это, — сказала фамильяр.

Рот Хенрика словно запечатали. Он не мог выдавить ни слова. В страхе перед тем, что она может сделать, не услышав ответа, он выставил вперед сжатые кулаки. Ему казалось, что теперь он просто не способен разжать их.

Терновая Дева издала мягкий скрипучий звук — то ли писк, то ли визг.

— Подойди ближе, — велела фамильяр. — Джит велит тебе подойти ближе, чтобы она могла посмотреть сама.

Откуда-то из-за его спины раздался звук, заставивший всех фамильяров замереть и обернуться. Черные глаза Терновой Девы уставились на что-то довольно далеко позади него. Хенрик оглянулся, чтобы увидеть, что привлекло ее внимание.

Где-то не очень далеко было что-то угрожающее. Что-то приближалось по коридору, ведущему сюда.

Пламя свечей стало зыбким, они замерцали, а затем погасли.

Что бы это ни было, оно принесло с собою тьму.

С его приближением, свечи вокруг него гасли, но, когда оно миновало их, пламя постепенно возрождалось, и вдали от него становилось светло, как раньше.

Казалось, сама тьма подступала к ним по туннелю.

Пока это нечто приближалось, неся с собой тьму, гася по дороге свечи, фамильяры сгрудились у Джит за спиной. Хенрик увидел, что безрукая фамильяр мелко дрожит.

Джит испустила протяжный хриплый вопль, несколько раз прищелкнув языком. Двое фамильяров подлетели ближе к ней, наклонились и зашептали. Затем кивнули в ответ на еще несколько щелчков и мягкий скрипучий звук, идущий из горла Терновой Девы.

Когда нечто наконец вступило в помещение, неся с собою тьму, Хенрик увидел, что это человек.

Мужчина остановился перед Джит, неподалеку от Хенрика. Пламя свечей в зале за его спиной постепенно оживало, приближаясь, делая его все более различимым.

Рассмотрев наконец этого человека, Хенрик застыл столбом, не решаясь даже вдохнуть.

Мужчина бросил взгляд на теплое мокрое пятно, расползающееся спереди на штанах Хенрика, и улыбнулся своим мыслям.

— Это тот самый мальчик? — спросил он таким суровым басом, что некоторое время спустя Хенрику пришлось напомнить себе, что он может моргать, а семеро фамильяров отлетели еще дальше за плечи Джит, будто опасались, что сам этот голос может поразить их.

Терновая Дева отозвалась короткой скрипучей и щелкающей трелью.

— Да, это он, епископ Арк, — перевела однорукая фамильяр слова своей госпожи, сказанные ее странным голосом.

Взгляд епископа Арка пробежался по Джит, задержавшись на ее зашитом рте. Затем ужасный взор обратился на Хенрика.

Белки глаз этого человека не были белыми. Вовсе нет.

В них были татуировки яркого кроваво-красного цвета.

Из-за темной радужки и кроваво-красных «белков» его глаза словно бы глядели из какого-то иного мира, мира огня и пламени — или, возможно, из самой преисподней.

Но какими бы пугающими ни были глаза епископа, они были не самым жутким в нем. Больше всего в нем ужасало другое, то, от чего Хенрик не мог оторвать глаз, что заставляло его сердце бешено стучать, а дыхание срываться — его кожа.

Каждый дюйм на теле епископа Арка покрывали вытатуированные символы, и не просто покрывали, а слой за слоем великое множество раз без счета, так, что кожа казалась не человеческой, а чьей-то иной. Хенрик не видел ни одного клочка, не занятого татуировкой из странных круглых символов, случайным образом перекрывавшихся, так что нетронутой кожи не оставалось нигде. Ни малейшего участка.

Верхние слои были самыми темными, те, что под ними, — светлее, еще глубже — еще светлее и так далее, словно татуировки постепенно погружались в его плоть, а новые постоянно добавлялись поверх прежних. Слои казались бесконечными, их бездонность, сложность хитросплетений вызывала головокружение, как будто символы бурлили и непрерывно всплывали из каких-то темных глубин.

Возможность видеть более глубокие слои символов на коже мужчины давала иллюзию трехмерности. Из-за такой слоистости было затруднительно определить, где у епископа Арка настоящая поверхность кожи, и это придавало ему расплывчатый, отчасти туманный, отчасти призрачный вид. Хенрик не сомневался, что при желании этот человек совершенно растворился бы в тумане плавающих символов.

Оттого что в нижних слоях символы были светлее, чем в верхних, каждый был отчетливо виден и отлично распознавался независимо от слоя. Символы были самой разной величины, насколько мог судить Хенрик, очень различались видом. Почти все казались набором меньших элементов, собранных в круглые композиции.

Руки епископа и его запястья (та часть, которую мог видеть Хенрик, выступавшая из-под черного плаща) были целиком покрыты символами. Даже его ногти, похоже, покрывала татуировка, поскольку символы проступали и сквозь них.

Шею над тугим воротником тоже сплошь покрывали символы — как и то, что над ней. Лицо епископа, каждый его клочок, покрывали сотни, если не тысячи знаков. Татуировка была даже на веках. Даже на ушах, в каждом изгибе и насколько глубоко мог видеть Хенрик, не было места, свободного от странных вытатуированных круглых символов, накладывающихся один поверх другого.

Хотя лысая голова епископа была целиком покрыта знаками, один выделялся среди прочих. Он был заметно больше всех остальных. Нижний край этой большой круглой композиции пересекал середину носа, проходил под глазами и поворачивал над ушами; сам символ покрывал почти всю верхнюю часть черепа. Внутри большого круга был еще один, а между ними располагалось кольцо рун.

Основание треугольника, вписанного во внутренний круг, горизонтально пересекало лоб над самыми бровями. Группы значительно меньших по размеру круглых символов располагались при углах: покрывали оба виска и третий угол на затылке. От этого казалось, будто епископ смотрит своими жуткими красными глазами из-под большого круглого знака, словно выглядывает прямо из подземного мира.

В центре треугольника, около епископского темени, была зеркально отраженная девятка.

Эта большая татуировка, занимавшая верхнюю часть безволосого черепа, была темнее остальных не только потому, что казалась самой свежей, но и потому, что линии, образующие ее, были толще. Но все равно, хотя она лежала поверх слоев из сотен других элементов, было ясно, что это просто часть чего-то большего.